Ицхак Зив-Ав. Алину бе тамар, «Слава Богу, очень хорошо!»

Ицхак Зив-Ав

«Алину бе тамар»

Из книги «Говорят, есть страна…».

«По спинам йеменских евреев всегда гуляла плеть», — писал Аврахам Тавив в книге «Олим из Йемена». И почти что с завистью добавлял: «На Западе, когда пройдет волна погромов, злоба остывает на десятки лет». В Йемене же в отношении евреев поступали так, как велел Коран: «Их следует позорить и унижать». Вспоминает Овадия Зандани из мошава Янун: «Взрослые шептали: «проклятый!» или «нечистый!»; дети швыряли камни; не возбранялось стащить еврея с осла наземь и поколотить — суд оправдает, ведь среди мусульман еврею ездить запрещено… И никто из нас головы поднять не смел…»

И, тем не менее, в отличие от алии из большинства европейских стран, йеменская алия не была бегством от преследований. В 1880 году евреев Йемена охватил великий подъем «по причине одного только духовного пробуждения, а не из-за гнета и преследований», свидетельствует Аврахам Тавив. В 1882 году первые йеменские евреи двинулись в сторону Иерусалима. Известие о начале исхода из района Цаны вызвало в Йемене большое волнение. Со слов сказителей, все знали, что в горе Накум, близ Цаны, есть пещера, сквозь которую в древние времена евреи ушли в Эрец-Исраэль, после чего вход в пещеру закрылся, исчез, и так будет, пока не придет Мессия и не сдвинет скрывающий его камень. Но, может быть, пробил час?

В разных концах диаспоры бытовали предания о колене Израилевом, живущем за сказочной рекой Самбатион, на краю света. А в Йемене распространились рассказы о пребывающем в изгнании еврейском царе по имени Биньямин Ротшильд, великом среди народов и великом своими познаниями в Торе. Семя упало на благодатную почву, так как из рода в род переходило предание о том, что тысячу лет и более тому назад в Йемене правили еврейские цари Химьяритской династии, находившиеся у власти целых два века, и что последний их царь пошел войной на христиан и наголову разбил их с помощью евреев, пришедших из Галилеи, что в Святой земле. Во время своего хождения в Йемен в Х II веке рабби Бинья­мин из Туделы встретил там «отшельников, скорбящих по Сиону и по Иерусалиму — не едят мясного, не пьют вина и носят черные одежды». Местные евреи выделяли им десятину. Сион, мечта о Сионе — у йеменского еврейства это было в крови.

В 1881 году в трудный путь на Иерусалим отправились первые две семьи — Иммануэля Аланкаша и Йосефа Эльнадава, за ними еще пять семей, затем еще пятнадцать. Так, тонкими струйками, продолжалась алия и в следующем 1882 году. Рассказывают, что первая группа по прибытии в страну расположилась на отдых в тени масличных деревьев. Отведали плодов, и дети выплюнули: «Горечь!». Старики, однако, молчали и продолжали есть, по слову мудреца: «Сладок плод страны, даже если он горький…». Из Иерусалима в Йемен начали поступать добрые вести: «домов много у евреев, ашкеназийцев и сефардов». Это было воспринято как знамение свыше. Значит, то, что рассказывают — истинная правда: вельможи Турции, власть которой в то время распространялась и на Йемен, объявили «в грамоте, наклеенной на дворцовой стене, что его превосходительство Ротшильд приобрел в Эрец­Исразль много земли и что евреям всего мира «вышло дозволение селиться в своей стране». Теперь можно ехать и «жить в мире и благополучии в Эрец-Исраэль». А до той поры побаивались, и было предание, переходившее от отца к сыну, что всякий, кто едет туда, погибает в пути.

Хахам, рабби Шломо Эльшейх, один из глав йеменской общины, рассказывает об этом в своих воспоминаниях и добавляет, что с тех пор как в Иерусалим прибыли первые еврейские семьи, «только одно и было на языке как у мужчин, так и у женщин, в каждый праздник, днем и ночью: Эрец ­Исраэль». Все заговорили об исходе. Все были готовы продать за бесценок свое имущество, лишь бы отправиться в путь. Воображение разыгралось безудержно. Уже в 20 веке, когда Шмуэль Явне­эли, один из деятелей Второй алии, поехал в Йе­мен и в течение четырех месяцев, верхом на осле, разъезжал по городам и селам, где жили евреи, ему, как он пишет, «пришлось приложить большие усилия, чтобы высвободить этих людей из плена фантазии». «Близок ли час прихода Мессии? ­спрашивали у него. — Были ли знамения?»

В те же годы рабби Шломо Эльшейх насчитал уже около двух с половиной тысяч выходцев из Йемена в Иерусалиме и около полтысячи в Яффе. Но по ту сторону пустынь все еще оставались те, кто продолжал дожидаться очевидных примет начала Избавления. Тридцатью годами раньше, когда пошла молва о Ротшильде и его великих деяниях, тоже ждали знамений.

Мне довелось встретиться с выходцами из Йемена спустя сорок лет, в лагере под Аденом, где приземлились израильские самолеты, чтобы на «Ковре-самолете» перенести репат­риантов из Йемена в еврейское государство.

Час пробил. Знамение было ясным. Возродилось царствование дома Давидова.

Первые репатрианты добирались до Эрец-Исра­эль изнурительным и долгим путем. Пересекали пустыни, шли берегом моря из города в город, плыли короткие расстояния на суденышках, лишь бы продвинуться еще немного. Кошельки истощались, оставалось уповать на милость еврейских общин, которые встречались на их пути. Люди заболевали, умирали, некоторые, пав духом, поворачивали назад, и тогда, из-за рассказов о перенесенных мытарствах, исход прекращался. Но только на время.

Из воспоминаний Авраама Тавина мы узнаем о группе из 220 йеменских евреев, которая вышла в Эрец-Исраэль в июне 1907 года, через двадцать шесть лет пос­ле начала исхода из Йемена. Они наняли местного проводника, полагая, что, согласно обычаям пустыни, он поможет избежать дорожного разбоя. Однако для верности запаслись пиками и ружьями. И хорошо сделали: в пустыне, где им пришлось кочевать четверо суток, проводник исчез. По-видимому, вступил в сговор с разбойниками, внезапно налетевшими со всех сторон. С помощью ружей удалось их отогнать. Двинулись дальше, шагая от темна до темна день за днем. Только женщины да совсем ослабевшие и больные ехали на верблюдах. В Адене оружие пришлось сдать по приказу властей, а когда садились на корабль, у путников отобрали даже ножи, ввиду запрета иметь при себе какой-либо острый предмет. Несколько недель провели они в карантине. Наконец, после долгого странствования, продолжавшегося целых три месяца — с двенадцатого дня месяца таммуза до праздника Суккот — Кущей, «ликующие и радостные, словно вступили под от­чий кров», они сошли на берег Яффы.

Богатыми караванами вышли они из Йемена. На двадцати верблюдах везли мешки с кофе на

продажу в Эрец-Исраэль. Это зрелище посеяло панику среди йеменских арабов. Вспоминает Аврахам Тавив: «Стоны, как на проводах мертвецов. Горе нам, причитали арабки, кто знает, что с нами стрясется здесь! Евреи люди умные, им известно, а мы остаемся на произвол судьбы». Причина для тревоги была, ибо, как рассказывает рабби Шломо Эльшейх, «на еврее держалось их существование, и они говорили своим визирям, что весь Йемен придет в упадок, если евреи уйдут. Ремесла находились в руках евреев, а туземцы занимались одной торговлей». Рассказывают, что арабские купцы давали министрам большие деньги, чтобы те прекратили исход евреев. И разрешения, действительно, перемежались с запретами.

Невзгоды хождения по пустыням, нападения кочевников-бедуинов, зной и жажда, морская качка — несмотря на все это массовый исход из Йемена привел в Эрец-Исраэль одну из замечательнейших ветвей еврейского народа, чьи потомки говорят с гордостью: Алину бе тамар. »Тамар» — стройная и высокая финиковая пальма. «Алину» — поднялись, от «ла’алот» — подняться. «Поднялась бы я на финиковую пальму» — сказано в Песне Песней. Но «ла’алот» — это также и подняться в Эрец-Исраэль, или, как мы сейчас говорим, репатриироваться.

«Слава Богу, очень хорошо!»

У первой йеменской алии, еще очень малочисленной, и денег было мало. Большинство решило обосноваться в Иерусалиме, лишь немногие направились в Яффу. Очень скоро все остались без средств. Бедняки, бравшиеся и в Йемене за любую работу, приспособились и укоренились на новом месте быстрей, чем их зажиточные земляки, к тому времени уже разорившиеся. В Иерусалиме не очень ­то приветливо встретили евреев, так на всех непохожих, да и в Яффе не выказали большого гостеприимства, хотя тамошние жители видывали много больше иерусалимцев, благодаря географическому положению города. Поначалу местные евреи вообще подвергли сомнению принадлежность новоприбывших к еврейскому народу. Их платье, внешность, обычаи, даже привычка ходить согнувшись, как они ходили в Йемене, чтобы избежать кулака и плети, — все это казалось подозрительным. Кто они такие? Бывало, что их не допускали в миньян, отказывали в погребении на еврейских кладбищах.

«Великая нищета сделала их отверженными, — рассказывает Шломо Эльшейх, — лишь когда общины Иерусалима, после долгих расспросов и наведения справок, признали в них своих соплеменников, их начали жалеть и приближать». Иерусалимцы затруднялись решить, к какой их отнести общине и на каком кладбище, сефардском или ашкеназийском, их следует хоронить. Время, однако, сделало свое. Постепенно люди эти перестали быть теми «йеменцами», которые летом жили под открытым небом, предоставленные днем жаре, а ночью — холоду, зимой ютились в «непригодных для жилья лачужках на самой окраине», с годами выросли кварталы выходцев из Йемена, где скученность не могла задушить энергию и жизнеспособность их жителей. А в самом Йемене рассказывали, на основании письменного свидетельства, о земляке, у которого в Иерусалиме есть сад, где гранаты и яблоки такой величины, что «один великан, съевши гранат, выбросил его кожуру, и в нее забрались двенадцать человек, искавших, где бы найти тень и спастись от солнца». В детстве, в Йемене, Аврахам Тавив собственными ушами слышал эту сказку, вычитанную из письма, пришедшего из Эрец-Исраэль. Сердца пылали, евреи грезили наяву о Стене плача и царстве дома Давидова.

Преследования в Йемене усиливались. Малолетних сирот насильно обращали в мусульманскую веру, требуя того же и от стариков, если можно было с помощью свидетельских показаний установить, что они осиротели еще в детстве. Был издан указ о конфискации всего имущества уехавших в Эрец-Исраэль. После 1882 года алия из Йемена почти прекратилась и возобновилась лишь на пороге двадцатого века, т.е. через целых восемнадцать лет. На этот раз новоприбывшие разбрелись по разным поселениям. Тяжелые лишения выпали на их долю. »Ребенку, брошенному на улице большого города, где никто не внемлет его плачу, были они подобны», — сказано в сборнике воспоминаний выходцев из Йемена. Их разместили на окраинах поселений в сарайчиках и глиняных хижинах. Пройдут годы до тех пор, когда построят для них первые дома или выделят участки под строительство, — сначала по инициативе жителей Реховота, а затем силами и средствами Керен каемет. А пока «они жили отверженными и удрученными в своем одиночестве».

Но с места не сошли. Арабские рабочие пытались вытеснить их с пардесов и виноградников — не вышло. Они остались там даже после убийства их товарища из Ша’араима. Стойкость, с которой они держались, была вознаграждена во втором поколении, когда дети тех, кто начинали батраками, стали во главе поселений. Старики не дожили до этого времени. Для них каждое посещение Иосефа Шпринцака — одного из руководителей партии ха-Поэл ха-цаuр («молодой рабочий») и Моше Смилянского — представители Объединения еврейских земледельцев — было «как глоток воды из родников нездешнего мира». На вопрос, как им живется, даже в самые тяжелые годы следовал ответ: «Слава Богу, очень хорошо».

Рассказывают, что как-то, по окончании заседания ревизионистской фракции сионистского движения, его участники решили вместе сфотографироваться и что Зеев Жаботинский посадил рядом с собой, справа, делегата от йеменских евреев — в знак уважения к «нашей лучшей еврейской общине».