М. Гесс. Рим и Иерусалим

Моше Гесс (1812 – 1875)

Обращаясь к Гессу, мы вступаем в иной мир, в самую гущу умственной жизни и политического брожения девятнадцатого века. Хотя Гесс был почти самоучкой, он принадлежит к поколению, давшему Генриха Гейне и множество других, почти столь же знаменитых в свое время людей, к первому поколению немецких евреев, воспитанных в западной культуре. По складу характера Гесс всегда оставался врагом не только существующего порядка, но и многих идеалов того левого политического лагеря, к которому принадлежал.

Гесс родился в Бонне. Когда в 1821 году его родители переехали в Кельн, они, считая, что на новом месте не будет возможности дать сыну еврейское воспитание, оставили его на родине. Так девятилетний мальчик оказался на попечении деда, получившего раввинское образование (хотя и не исполнявшего обязанностей раввина). Под руководством деда Гесс настолько овладел ивритом, что когда после тридцатилетнего перерыва у него снова пробудился интерес к еврейским делам, он мог в полной мере ощутить свою эмоциональную и духовную связь с еврейской традицией.

Но на пороге зрелости Гесс оторвался от еврейства. Наиболее ранним его увлечением была философия. В тридцатые годы девятнадцатого века достигла апогея слава Гегеля и интерес к философии истории вообще. Первая книга Гесса, вышедшая в 1837 году, возникла именно в этой атмосфере; хотя она носила название “Священная история человечества, написанная молодым последователем Спинозы” (Гесс и в самом деле всю жизнь почитал Спинозу своим учителем), книга эта, несомненно, свидетельствовала о влиянии на ее автора более современных идей.

Подобно другим выдающимся мыслителям своего круга, наиболее известными представителями которого стали впоследствии Карл Маркс и Фридрих Энгельс, Гесс перешел от философии к политической идеологии. В 1840 году Гесс поселился в Париже, где вращался в социалистических кругах. В 1842 – 1843 годах он являлся парижским корреспондентом наиболее радикальной из тогдашних германских газет “Райнише Цайтунг”, редактором которой был в то время Карл Маркс, и даже написал совместно с двумя будущими классиками “научного социализма” две книги, посвященные критическому разбору современного политического положения.

Однако, хотя Гесс принимал весьма активное участие в немецкой революции 1848 года и даже был приговорен за это к смертной казни, в “Коммунистическом манифесте”, вышедшем в том же году, Маркс и Энгельс открыто порвали с Гессом. Впрочем, разрыв между ними назревал уже в течение нескольких лет. Гесс никогда не соглашался с материалистическим детерминизмом, поскольку его социализм носил иной, этический характер и выражал романтическую любовь к человеку. Из “Коммунистического манифеста” следует, что Карл Маркс был хорошо знаком с воззрениями Гесса, ибо они подвергаются в “Манифесте” беспощадному осмеянию.

Первый период парижской жизни Гесса был отмечен необычайным событием. Стремясь искупить грехи мужчин, доведших бедных женщин до необходимости заниматься “древнейшей профессией”, он женился на уличной женщине и, как это ни покажется удивительным, счастливо прожил с нею всю жизнь. Вовсе не удивительно, однако, что женитьба эта послужила причиной окончательного разрыва между Гессом и его семьей, по-прежнему проживавшей в Кельне.

В 1853 году Гесс снова оказался в Париже, где, в основном, и провел остаток своей жизни. Не оставляя социалистических взглядов, он посвятил себя науке. Погрузившись в изучение антропологии, он проникся глубоким убеждением, что мир будущего должен быть организован как гармоническая симфония различных национальных культур, каждая из которых по-своему выражает этический социализм, остававшийся его квазирелигиозной верой.

Вновь разгоревшийся в нем интерес к вере и судьбе своего народа побудил Гесса вернуться к изучению иудаизма, результатом чего явилась опубликованная в 1862 году книга “Рим и Иерусалим”. В ней нашли отражение все основные идеи Гесса, от общей теории национального социализма для каждого народа до виталистических взглядов на науку (более подробно они изложены в работе, которую издала после смерти Гесса, в1877 году, его жена под названием “Динамическая материя”). Но, разумеется, главным содержанием книги “Рим и Иерусалим” является утверждение еврейского национального сознания. Хотя в последние годы жизни Гесс написал много других работ на еврейские темы, но “Рим и Иерусалим” остается его классическим трудом. Приводимые ниже отрывки взяты из этой книги.

РИМ И ИЕРУСАЛИМ (1862)

Мой путь к возвращению

После двадцатилетнего отчуждения я вновь среди своего народа и разделяю с ним его праздники и дни траура, его воспоминания и надежды, участвую в его духовных битвах, ведомых в его собственном доме и против цивилизованных народов, среди которых он живет, но с которыми, несмотря на два тысячелетия совместной жизни и общность устремлений, он не смог образовать органического целого.

Мысль, которую, как я надеялся, я навсегда задушил в своей груди, вновь живо встает предо мною – мысль о моей национальности, неотделимая от наследственной доли моих отцов, от Святой страны и Вечного города, этой колыбели веры в Божественное единство жизни и в грядущий братский союз всех людей.

Уже в течение многих лет бьется эта заживо погребенная в моей груди мысль, стремясь вырваться на волю. Но мне недоставало энергии, чтобы перейти со столь далеко лежащей от еврейства стези, какой была моя стезя, на ту новую стезю, что мерещилась мне смутно и неопределенно в туманной дали.

…Двадцать лет тому назад, когда из Дамаска до нас, европейцев, дошел абсурдный навет, и грубость и легковерие азиатской и европейской черни, которая сегодня, как и две тысячи лет назад, охотно верит любой клевете, если только она направлена против евреев, заставили все еврейские сердца сжаться от горькой и естественной обиды, тогда, в разгар моего увлечения социализмом, мне в первый раз довольно бесцеремонно напомнили, что я принадлежу к несчастному, оклеветанному, покинутому всем светом, рассеянному по всем странам, но не умерщвленному народу; тогда, хотя я и был уже далек от еврейства, я пожелал излить чувства своего еврейского патриотизма в крике боли, который, однако, вскоре вновь был заглушен в моей груди еще большей болью, пробужденной положением европейского пролетариата.

…”Чисто человеческая природа” немца – это природа чисто германской расы, которая лишь посредством мысли, теоретически, может подняться до общечеловеческих идей, в практической же жизни она еще не преодолела своих органических симпатий и антипатий. Отвращение, питаемое ею к нашим еврейским и национальным устремлениям, вызвано двоякой причиной: прежде всего, двойственность сущности человека – его духовная и природная, его теоретическая и практическая стороны ни в одном другом народе не выступают в такой непримиримой противоречивости, как в немецком народе.

Национальные устремления вообще не согласуются с теоретическими гуманитарными устремлениями немца. К еврейским же национальным устремлениям немец, помимо того, питает расовую антипатию, от которой у нас не могут освободиться даже наиболее благородные натуры и возвышенные умы. Тот самый немец, чья “чисто человеческая природа” не может скрыть отвращения к сочинениям, защищающим еврейскую национальность, печатает без всякого отвращения сочинения против еврейства, истинный мотив которых по понятным причинам прямо противоположен “чисто человеческой природе”, ибо это прирожденный расовый антагонизм. Немец, однако, не отдает себе полного отчета в своих расовых предрассудках. Он видит в своих природных, как и в своих духовных устремлениях не немецкие, истинно германские тенденции, а тенденции “гуманистические”, он не знает, что последние он почитает только в теории, тогда как первым рьяно следует на практике.

У образованных немецких евреев также имеются основательные резоны “с отвращением” отвергать еврейские национальные устремления. Мой старый любимый друг Бертольд Ауэрбах так же возмущен мною, как мой старый издатель, хотя по совершенно иной причине, чем “чисто человеческая природа”. Он горько сетует по поводу моего национализма: “Кто поставил тебя начальником и судьей над нами?” Немецкий еврей, испытывая на каждом шагу ненависть антисемитов, всегда склонен вытравить в себе все еврейское и даже отречься от своей расы. Нет такой реформы еврейского культа, которая показалась бы образованному немецкому еврею достаточно радикальной. Даже крещение не избавляет его от кошмара немецкого юдофобства. Немцы ненавидят евреев не столько за их религию, сколько за расу, не столько за своеобразие их веры, сколько за форму их носов. Ни реформа, ни крещение, ни образование, ни эмансипация не открывают до конца немецким евреям дорогу к общественной жизни. Поэтому они пытаются отрицать свое происхождение. Молешотт рассказывает в своей “Книге психологических эскизов” (стр. 257) о сыне одного крещеного еврея, которого по утрам нельзя было оторвать от зеркала, он упорно пытался выпрямить гребенкой свои вьющиеся волосы. Но сколь мало “радикальная” реформа, по праву названная так, потому что она подрубала корни иудаизма, его национальный исторический культ, сколь мало, утверждаю я, эта реформа достигла своей цели, столь же мало достигают своей цели евреи, стремящиеся отречься от своего происхождения. Еврейские носы не поддаются реформе, и черные вьющиеся волосы вследствие крещения не выпрямляются с помощью гребенки. Еврейская раса – одна из первичных человеческих рас, и вопреки климатическим влияниям она воссоздает себя в своей целостности. Еврейский тип на протяжении столетий оставался неизменным.

Пробуждение народов

Пока еврей отказывается от своей национальности, потому что у него не хватает самоотверженности признать себя частью несчастного, преследуемого и осмеиваемого народа, его ложное положение с каждым днем будет становиться невыносимее. К чему обманывать себя? Европейские народы всегда считали пребывание евреев в своей среде противоестественным явлением. Мы всегда будем чужими среди народов, которые, возможно, и эмансипируют нас во имя гуманности и справедливости, но ни при каких обстоятельствах не будут уважать нас до тех пор, пока мы считаем ubi бене ibi patria (где хорошо, там и родина – лат.) своим главным принципом и догматом веры, пренебрегши своими собственными великими национальными воспоминаниями. Пусть даже в цивилизованных странах религиозный фанатизм не преследует наших просвещенных соплеменников своей ненавистью. Несмотря на просвещение и эмансипацию, еврей в изгнании, отрекающийся от своей национальности, не обретает уважения народов, в среде которых он успешно натурализуется как гражданин, ибо он не освобождается от долга солидаризоваться со своим народом. Не старый благочестивый еврей, который скорее даст себе вырвать язык, чем кощунственно отречется от своего народа, а современный еврей вызывает презрение, тот, кто подобно немецкому люмпену за границей отрекается от своего народа, потому что над тем тяготеет тяжелая десница рока. Прекрасные фразы о человечности и просвещении, столь щедро расточаемые им, чтобы прикрыть свое предательство, свою боязнь солидаризоваться со своими несчастными соплеменниками, не защитят его от строгого приговора общественного мнения. Тщетно предъявляет он общественному мнению свое географическое и философское алиби. Надевайте тысячу масок, меняйте имена, религию и обычаи и крадитесь инкогнито по миру, чтобы не заметили, что вы еврей: всякое оскорбление еврейского имен больнее заденет вас, нежели честного человека, признающего свою общность со своей семьей и заступающегося за ее честь.

Так, друг мой, думал я в разгар своей деятельности, направленной на благо европейского пролетариата. Моя вера в Мессию была тем же, чем она остается сегодня: верой в возрождение всемирно-исторических народов посредством поднятия опустившегося до уровня стоящего выше. Сегодня, как и тогда, когда я издавал свои первые сочинения, я продолжаю верить в то, что христианство было большим шагом вперед на пути к той возвышенной цели, которую пророки рисовали как мессианское время. Я верю сегодня, как и тогда, что эта великая всемирно-историческая эпоха начала вырисовываться в умах людей благодаря Спинозе. Но я никогда не полагал и никогда не утверждал, что христианство было последним словом в священной истории человечества или что Спиноза завершил эту историю. Бесспорно, – и я никогда в этом не сомневался, – что мы сегодня томимся по гораздо большему избавлению, чем то, что когда-либо предлагало или могло предложить христианство. Христианство было ночным созвездием, которое взошло после заката солнца античной жизни, чтобы служить утешением и надеждой для народов. Оно светило над могилами уничтоженных древних племен. Религия смерти – христианство – завершила свою миссию в то мгновение, когда народы вновь пробудились к жизни. История последних трех столетий дает на каждой своей странице, вплоть до сегодняшней, множество примеров того; ограничусь лишь тем, что обращу Ваше внимание на процессы, происходящие в нынешней Италии. На развалинах христианского Рима восстает возрожденный итальянский народ. И христианство, и мусульманство учили только смирению; Австрия относится к Италии так же, как Турция к Палестине. Христианство и мусульманство – это надписи на могильных плитах, которые варварское иго обрушило на могилы народов. Пока австрийцы господствовали в Италии, а турки в священной стране наших отцов, итальянский и еврейский народы не могли пробудиться к новой жизни. Однако солдаты современной цивилизации, французы, свергают господство варваров, сбрасывают своими геркулесовыми руками могильные камни с гробов уснувших, и народы пробуждаются.

В странах, отделяющих Запад от Востока, – в России, Польше, Пруссии, Австрии и Турции живут миллионы наших соплеменников, которые денно и нощно возносят самые жаркие молитвы Богу своих отцов о восстановлении еврейского государства. Они с большей верностью хранили животворное зерно иудаизма, то есть еврейскую национальность, чем наши западные братья, которые хотели бы все оживить в вере наших отцов, только не надежду, породившую эту веру и сберегшую ей жизнь вопреки всем бурям времен, – надежду на восстановление нашей национальности.

Я хотел бы прийти к этим миллионам верных братьев и крикнуть им: “Вздымай свой стяг высоко, народ мой! В тебе сохранилось зерно жизни, которое, подобно зернам злаков в египетских саркофагах, дремало тысячелетиями, но не утратило способности прорастать, и которые даст плоды, как только затвердевшая оболочка, сковывающая его, прорвется, как только оно попадет в возделанную почву современности, где свет и воздух и небесная роса окажут на него свое живительное действие”.

Застывшие формы ортодоксального иудаизма, которые до возрождения иудаизма были абсолютно оправданы, взорвутся лишь изнутри, естественным путем, силой, которую несет в себе животворная идея еврейской национальности и ее исторический культ. Лишь в национальном возрождении религиозный гений евреев обретет вновь священный дух пророков, подобно великану, который, коснувшись материнской земли, черпает из нее новые силы.

До настоящего времени ни одному пропагандисту культуры, даже такому мастеру, как Мендельсон, не было дано пробить извне ту скорлупу, которой словно панцирем окружена раввинистика, и дать проникнуть в нее свету, не умерщвляя при этом сокровеннейшей сущности иудаизма, его национального исторического культа и не убивая его священной жизни.

Что такое иудаизм?

…Опасность угрожала еврейству лишь со стороны тех, – к счастью, уже почти вымерших, – религиозных реформаторов, которые с их новоизобретенными церемониями и избитыми разглагольствованиями высосали из иудаизма все живые соки и оставили от этого великолепнейшего явления мировой истории лишь обглоданный скелет. Стремиться поднять еврейское учение на уровень современной науки и удовлетворить потребность в более упорядоченной и более эстетичной форме нашего древнееврейского культа, этого оказалось для них недостаточно. Они носились с совершенно несвоевременной, подслушанной у чужого вероисповедания мертворожденной идеей религиозной реформы, которая ни в современном мире вообще, ни тем более в национальном в своей основе иудаизме не имеет под собой никакой почвы.

Я не отрицаю правомерности религиозной реформы во времена Лютера в христианском мире, равно как реформы скорее эстетической, нежели религиозной и научной, во времена Мендельсона в еврейском мире. Этим реформаторам не могла даже прийти на ум мысль посягнуть на историческую основу какого-либо культа, который не может быть произвольно заменен новым. Наши современные реформаторы, напротив, хотели преобразовать саму эту основу: их реформа преследовала лишь неблаговидную цель, – если у нее вообще была какая-либо цель, – констатировать неверие в национальные основы нашей религии. Неудивительно, что она способствовала лишь индифферентности и отпадению от иудаизма.

Иудаизм, подобно христианству, должен был действительно распасться в результате торжества просвещения, если бы он был не более чем догматической религией, если бы он не был национальным культом. Еврейские реформаторы, продолжающие разыгрывать свои театральные представления в некоторых немецких общинах, столь мало умеют ценить этот аспект иудаизма, что изо всех сил стремятся удалить из учения и культа все, что напоминает о еврейской национальности. Им кажется, что составленные ими самими молитвенник или сборник религиозных гимнов, в котором философский теизм облачен в рифмы и переложен на музыку, гораздо больше возвышают душу, чем трогательные молитвы на древнееврейском языке, в каждом слове которых сквозит боль по утраченному еврейскому отечеству: молитвы, создававшие и поддерживавшие единство нашего культа на протяжении тысячелетий и поныне служащие узами, связывающими всех евреев на всем земном шаре. Усилия наших немецких религиозных реформаторов направлены на то, чтобы превратить национальный и гуманный иудаизм в новое христианство, перекроив его на рационалистический манер, создать некий двойник, тем более излишний, что сам образец уже давно находится в безнадежном состоянии. Христианство, выросшее на могилах древних народов, должно было абстрагироваться от национальной жизни. Именно поэтому оно до тех пор будет страдать от непримиренного противоречия между разобщенностью и единением, материальностью и духовностью, пока народы, пробудившиеся к новой жизни, не заменят его национальным, историческим культом, тайна и ключ к которому известны одному иудаизму. “Религия будущего” – мечта некоторых философов прошлого столетия и их современных подражателей, не будет ни пародией на языческий культ природы, ни тенью новохристианского и новоеврейского скелета, восстающей, словно призрак, в воображении наших религиозных реформаторов. Всякая нация должна иметь свой собственный исторический культ, каждый народ должен, подобно еврейскому, стать народом Бога. Национальные и гуманитарные движения нашего времени, времени, которое возвращает нас к действительной, реальной сущности еврейства, не вступают в конфликт с основами еврейской религии, как это происходит с христианством. Заблуждением, перенятым современным миром от христианства, является убеждение, что утвердившаяся догма может заключать в себе целое мировоззрение. Я не повторяю вслед за Мендельсоном, что иудаизм не знает догмы, но я утверждаю, что еврейское учение о Боге никогда не представляло из себя чего-то завершенного и застывшего, что оно постоянно развивалось на типической основе священного единства жизни и духа еврейского народа и всего человечества. Для еврея свободный процесс познания Бога посредством усердного учения и добросовестного исследования – святейший религиозный долг. По этой причине иудаизм никогда не исключал философской мысли и не провозглашал ее ересью, чем, в частности, объясняется то, что ни одному истинному еврею никогда не приходило на ум “реформировать” иудаизм на основе какого-либо философского мировоззрения. Этим объясняется отсутствие настоящих сект в иудаизме. Хотя в новое и в новейшее время и в иудаизме было достаточно ортодоксальных и еретических ревнителей догм, но секты в нем не возникали, ибо догматические основы иудаизма представляют широчайший простор для любого духовного творчества. Среди евреев всегда существовали разногласия в метафизических вопросах, но только вероотступники порывали – притом сами – с иудаизмом. “И даже они не порывали”, – заметил один ученый раввин, в присутствии которого высказал эту мысль.

…Еврейское законодательство создавалось главным образом в две эпохи: в эпоху, последовавшую за освобождением из египетского рабства, и в эпоху, последовавшую за освобождением из вавилонского пленения. Третья эпоха наступит после освобождения из третьего изгнания. Реформаторы, не имеющие ни малейшего представления о творческом гении нашего народа, не придают должного значения второй эпохе развития законодательства в отличие от раввинов, которые чтят законодателей этого периода столь же высоко, как и Моисея. Раввины утверждают, что Эзра был бы достоин того, чтобы Израиль получил от него Тору, если бы его не опередил Моисей. В той форме, в какой мы ныне обладаем ею, Тора дошла до нас непосредственно из второй эпохи. Те же самые люди в тоже самое время, руководствуясь тем же самым духом и теми же самыми традициями, собрали воедино, исследовали и оставили нам в наследие Письменное и Устное учение. Нет никакого основания приписывать Письменному учению более священное происхождение, чем Устному. Напротив, с наступлением эпохи еврейского возрождения животворное развитие закона, передаваемого из уст в уста, считалось более священным, чем следование букве Письменного закона. Причину этого можно легко понять. Национальный гений законодательства давно угас бы, если бы не происходило постоянного животворного развития закона. Этому творчеству еврейство обязано своим национальным возрождением после вавилонского пленения и вместе с тем своим дальнейшим существованием в рассеянии. Ему оно было впоследствии обязано появлением героических воителей против греческих и римских врагов нации, ему обязано оно, наконец, после падения Второго Царства своим сохранением на протяжении почти двух тысяч лет изгнания. Ему будет оно также обязано своим грядущим национальным возрождением.

Евреи с полным правом длительное время противились тому, чтобы зафиксировать устное толкование Закона в его дальнейшем развитии. Если бы Устный закон развивался дальше лишь в школах, то еврейству никогда не грозила бы опасность утратить свой законодательный гений. Но евреи должны были зафиксировать в письменности Устное учение, чтобы избежать еще большей опасности: полного забвения Закона в рассеянии. Ныне такой опасности больше не существует. Но другой опасности мы избежим только в том случае, если вновь пробудим в себе дух критики в отношении застывшего формализма, разлагающего истинную веру рационализма, – священный, патриотический дух, неизменно окрылявший наших законодателей, пророков и знатоков Писания. Мы снова должны заняться историей своего народа, изучением которой пренебрегали рационалисты, и пробудить среди нашей молодежи желание обратиться к этому первоисточнику, из которого и знатоки нашего права и наши пророки черпали свою мудрость и свое вдохновение. Если мы вновь обратимся к этому первоисточнику иудаизма, то наши мудрецы вновь обретут авторитет в еврейском народе, утраченный ими по собственной вине в тот момент, когда они отошли от духа иудаизма и решили реформировать еврейский закон, руководствуясь отнюдь не патриотическими побуждениями. Мы вновь тогда причастимся к святому духу, обладающему способностью развивать дальше священный закон и видоизменять его сообразно нуждам еврейского народа. И когда наступит конец третьего изгнания, то дело восстановления еврейского государства застанет нас надлежащим образом подготовленными.

Миссия народа Израиля

…Наши еврейские рационалисты, у которых было столь же мало оснований оставаться верующими евреями, как у христианских рационалистов – верующими христианами, проявили такую же изобретательность, как христианские, в поисках причин, оправдывающих необходимость религии, хотя фактически та в их глазах не имела более права на существование. По их логике назначение иудаизма состояло в рассеянии евреев по всему свету. Чего только не должны были проделать евреи в рассеянии, согласно взглядам наших еврейских друзей прогресса! Прежде всего, они должны были представлять, в отличие от христиан, чистый иудаизм. Далее “толерантный” иудаизм должен был преподать урок гуманности нетолерантному христианству. Помимо того, иудаизм в рассеянии должен был позаботиться о том, чтобы учение и жизнь, которые в христианстве существуют раздельно, вновь стали единством. И это все? Нет, евреи должны также своей деятельностью в области промышленности и торговли сделаться необходимыми для народов, среди которых они живут в рассеянии, и в качестве “духовной закваски” стать незаменимым элементом дальнейшего прогресса этих народов. Да, я уже слышал совершенно серьезно высказанное мнение: еврейская раса должна улучшить индогерманскую.

Но заметьте прежде всего, что из всех благодеяний, мнимых или действительных, которые евреи в результате своего рассеяния оказали цивилизованному миру, ни одно невозможно было бы у них отнять после восстановления еврейского государства. Ибо уже во время возвращения из вавилонского пленения не все евреи словно по волшебству перенеслись в Палестину и обосновались в этой стране. Напротив, большая часть их, вопреки восстановлению еврейского государства, осталась в тех странах, в которых они поселились после падения Израиля и Иудеи. В столь же малой мере мы смеем надеяться на то, что при новом восстановлении государства свершится такое чудо. Кроме того, мне кажется, утверждение о том, что евреи якобы осыпали мир благодеяниями, является преувеличением, которого требует дело. Было бы анахронизмом возлагать на евреев миссии, которые они выполняли в древности, точнее, в конце этой эпохи и отчасти в эпоху средневековья, но исполнения которых больше от них не требуется. Единство же жизни и теории достижимо только для нации, обладающей политической организацией; только такая нация может осуществить это единство на практике, реализовав его в своих социальных установлениях. И, наконец, у каких евреев в рассеянии современные христиане должны учиться терпимости и человечности? Если евреям приписывают миссию освобождения мира от суеверия и фанатизма, то имеют в виду просвещенное еврейство. Но вправе ли просвещенный христианин возразить просвещенному еврею теми же словами, какие Лессинг в своем “Натане” вкладывает в уста просвещенного христианина, ведущего спор с просвещенным евреем:
“В чем я кажусь Вам христианином,
В том самом Вы мне кажетесь евреем!”

Или наоборот, если просвещенный еврей может сказать ортодоксальному христианину: “Твоя вера – суеверие, твоя религия – фанатизм”, – разве просвещенный христианин не может с равным правом сказать нечто подобное, выступив с защитой своей религии против правоверных евреев? Наши просвещенные образованные евреи, обвиняющие христиан в мании преследования, рассуждают почти так же, как Бетман-Гольвег, который укоряет в этом евреев. Такие заявления не изменят ход истории и не помешают ее дальнейшему прогрессу.

Если рассуждать с точки зрения просвещения, то я столь же сомневаюсь в возможности дальнейшего существования иудаизма, как и христианства. Еврей, который не верит в дело национального возрождения своего народа, может, подобно просвещенному христианину, лишь способствовать распаду своей религии. Я понимаю, что можно придерживаться такого взгляда. Труднее понять, как можно мечтать одновременно о просвещении и о выполнении еврейством “его миссии в рассеянии”, то есть одновременно о распаде и о дальнейшем существовании еврейства.

Нация как часть человечества

…Я считаю, что национальная сущность иудаизма не только не исключает, но с необходимостью приводит в результате ее развития к гуманизму и цивилизации. Если же я все-таки подчеркиваю в иудаизме его национальные корни более, чем его гуманистические цветы, то причина этого в том, что в наше время людям слишком по нраву собирать красивые цветы истории культуры, дабы украшать себя ими, вместо того, чтобы ухаживать за ними и той почвой, на которой они произрастают. Из иудаизма выросло все наше современное гуманистическое мировоззрение. В христианской этике, в схоластической философии средневековья, в современной филантропии и, если обратиться к последнему проявлению иудаизма, в учении Спинозы, а также в современной философии не содержалось ничего, что не уходило бы своими корнями в иудаизм. До Французской революции еврейский народ был единственным народом мира, исповедовавшим в одно и то же время национальный и гуманистический культ. Благодаря иудаизму история человечества стала священной историей, – если иметь в виду единый органический процесс развития, берущий свое начало в любви к семье, – она завершится не раньше, чем все человечество станет единой семьей, члены которой объединятся в братский союз священного духа, творческого гения истории, как объединены различные органы живого тела столь же священной творческой силой природы. До той поры, пока ни один другой народ, кроме еврейского, не обладал этим национально-гуманистическим культом, лишь евреи были народом Бога. Со времени великой революции, которая началась во Франции, мы обрели во французском народе, равно как и в народах, примкнувших к французской нации, благородных соперников и верных союзников.

С конечной победой этих народов над средневековой реакцией возобладают гуманистические тенденции, правомерность которых я безоговорочно признаю, при условии, что это не лицемерные цветы красноречия, но истинные цветы и плоды. Антинациональные тенденции “гуманистов”, однако, столь же бесплодны, как антигуманистические национальные тенденции средневековой реакции. В антинациональных теоретических, гуманистических стремлениях я вижу, мягко выражаясь, больше идеализма, чем реальных перспектив. Нам пришлось вдохнуть такую большую дозу спиритуалистического любовного аромата и гуманистического хлороформа, что мы совсем опьянели и стали невосприимчивыми к боли, которую вызывает антагонизм, еще существующий в реальной жизни большой человеческой семьи. Елейными проповедями устранить этот антагонизм невозможно. Для этого необходимо, чтобы история развертывалась сообразно тем же железным законам, что и законы природы.

Как природа не создает цветов и плодов, животных и растений вообще, но лишь определенные виды животных и растений, так Творец создает в истории только типы народов. В человечестве должно найти свое завершение развитие растительного и животного мира. Но человечество как независимая сфера жизни, как сфера социальной жизни находится еще в состоянии развития. Мы встречаем в нем первичное разнообразие национальных типов, которые, как и в растительном мире, лишь сосуществуют, а затем в соответствии с назначением животного мира борются друг с другом, чтобы, наконец, вновь обрести свободу и мирно жить рядом друг с другом и друг для друга, не теряя при этом своих типических различий.
Современное национальное движение отнюдь не исключает гуманизма. Напротив, оно предполагает гуманизм, ибо является здоровой реакцией не на сами гуманистические устремления, но на их крайности и уродства, на нивелирующие тенденции современной индустрии и цивилизации, грозящие убить всякий стихийный жизненный импульс с помощью неодушевленного механизма. Разумеется, пока эти тенденции направлены против отживших институтов минувшего исторического периода, они вполне оправданы. К тому же никакая реакция не сможет повредить до тех пор, пока они способствуют установлению более тесных отношений и связей между различными народами земли. Но в жизни, как и в науке, люди зашли так далеко, что отрицают творческое, типичное, в результате чего современность обволакивается, с одной стороны, идеалистическим туманом, с другой, – атомной пылью, которая ложится на любое зерно и душит всякую жизнь в зародыше. Лишь против такого посягательства на святая святых творческой жизни выступают национальные движения нашего времени и только во имя борьбы с ними взываю я к стихийной народной силе в иудаизме.

Суббота истории

…Истина в опытной науке может быть только та же, что истина в философии, а истина в философии та же, что истина в религии. Но так как еще не достигнуто примирение этих различных областей познания, то трудно разъяснить Вам в нескольких кратких строках, что опытные науки, философия и религия не исключают друг друга, что они в худшем случае некоторое время не будут признавать друг друга, но, в конце концов, должны стать друг для друга опорой и объединиться.

Сначала придем к единому мнению о ложно истолкованных понятиях “свободы” и “прогресса”, к которым имеют обыкновение прибегать кстати и некстати.

Вера в разумный и поэтому познаваемый Божественный закон как он раскрылся человечеству в иудаизме через учение и историю, вера в Божественный промысел, в план творения – не фаталистическая слепая вера в непостижимую слепую судьбу, хотя эта вера и исключает произвол и беззаконие. Я не утверждаю вместе с материалистами, что органический и духовный миры подвержены воздействию того же закона, внешнего механизма, что и неорганический мир. Я утверждаю обратное: космические, механические феномены имеют одно и то же назначение, одну и ту же целесообразность, берут начало в той же священной жизни, что и явления органического и духовного развития. Природа и человечество подвластны одному и тому же Божественному закону. Они отличаются прежде всего тем, что в природе этому закону следуют слепо, человек же, напротив, если он достиг полного развития, следует ему сознательно и по своей воле. Другое, для нас еще более существенное отличие, игнорирование которого ведет к ложному толкованию понятий “свободы” и “прогресса”, состоит в том, что природные сферы жизни космического и органического миров, служащие фундаментом для нашей общественной, человеческой сферы жизни, уже завершили цикл своего развития и представляют из себя нечто замкнутое, тогда как человечество пребывает еще в процессе развития, формирования своей жизни. Пока человеческие общества еще находятся в стадии формирования своего организма, его творческая сила, человек, выступает как существо, на первый взгляд не стесненное внешними обстоятельствами, хотя он и подчиняется в своем творчестве не меньше, чем природа в своем, вечному Божественному закону. Ложное представление о свободе как о произволе происходит лишь оттого, что мы не знаем еще закона развития социальной жизни, ее конечной цели, и мы не постигли этого закона опытным путем, поскольку мы находимся еще в стадии развития. Но если наука пока не говорит об этом законе, то наш религиозный гений уже давно возвестил его. Мы, евреи, еще на заре истории несли с собой веру в наступление мессианской эпохи.

Эта вера нашла свое выражение в нашем историческом культе – празднике субботы. В субботнем торжестве воплощается идея, всегда воодушевлявшая нас, идея, гласящая, что будущее с такой же бесспорностью принесет нам субботу истории, как прошлое принесло субботу природы, что развитие истории подобно развитию природы завершится гармонией.

Библейская история сотворения мира была дана только ради субботы. Она учит нас, что, когда сотворение мира природы увенчалось сотворением высочайшего органического создания на земле – человека, – и Творец отпраздновал субботу природы, только с того момента начались будни истории, началась история сотворения социального мира, которая отпразднует свою субботу по завершении всей всемирно-исторической работы в мессианскую эпоху.

В этом заключается высокий смысл Моисеевой Книги Бытия, по которой тупоголовые натуралисты изучают естествознание. Как Вы видите, дорогой друг, закон субботы вселяет в нас уверенность в том, что в природе и в истории царит единый и вечный Божественный закон. Только для тех, кто не понимает откровений религиозного гения евреев, историческое развитие человечества представляется в виде хаотического, неопределенного, бесконечного “процесса”, в противоположность жизни природы, которая, – ибо она уже завершила историю своего развития – представляется замкнутым циклом, законы которого можно предугадать.

Вы понимаете, что это кажущееся различие между законами природы и законами истории является результатом лишь субъективного восприятия, которое не может достигнуть уровня великого, Божественного закона мира. Как в действительности свобода творческой сущности истории не есть произвол, неподвластный закону, так и прогресс этой сущности не бесконечен.

В естественном смысле свободно всякое существо, которое живет согласно своему назначению, своему внутреннему призванию или своей природе и может развиваться, не наталкиваясь на внешние ограничения. В нравственном отношении свободно только существо, живущее сознательно и по своей воле в соответствии со своим призванием, согласуя свою волю с законом или волей Бога. Любое другое проявление воли – произвол, который возникает не из священной, цельной Божественной сущности желающего, но из односторонних его влечений. Этой способностью следовать своим прихотям и капризам, уводящим от пути разума и нравственности, человек обладает лишь до тех пор, пока не сформировалась его сущность; и поистине у него нет причины гордиться этой способностью, которая не более, чем болезнь, болезнь роста человечества. Она ставит его не над животным, а ниже его, ибо жизнь животных, как и жизнь растений в нашу эпоху окончательно развилась и сформировалась.

Навстречу еврейскому возрождению

…Разве никогда не читали Вы слов пророка Исайи:

“Утешайте, утешайте народ Мой, говорит Бог
ваш.
Говорите к сердцу Иерусалима и возвещайте
ему, что исполнилось
Время борьбы его, что за неправды его
сделано удовлетворение,
Ибо он от руки Господней принял вдвое за все
грехи свои.
Глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь
Господу,
Прямыми сделайте в степи стези Богу
нашему,
Всякий дол да наполнится, и всякая гора
и холм да понизятся,
Кривизны выпрямятся, и неровные пути
сделаются гладкими;
И явится слава Господня, и узрит всякая
плоть спасение Божие;
Ибо уста Господа изрекли это”.
(Исайя 40:1-5)

Не кажется ли Вам, что в этих словах, которыми Второисайя начинает свои предсказания, равно как и в других словах, которыми пророк Овадия завершает свои предсказания, вы видите отражение нашего времени? Разве не была послана помощь в Сион, чтобы защитить и устроить диких жителей гор? Разве все не подготовлено здесь, не проложены дороги, не проложена магистраль цивилизации в Суэц, не построены железные дороги, соединяющие Европу с Азией? Разумеется, непосредственной целью не является восстановление нашей национальности. Но Вы ведь знаете поговорку: Л”хомме propose, Dieu dispose, то есть человек предполагает, а Бог располагает. Как некогда на Западе искали путь в Индию, а открыли Новый Свет, так на пути, который пролагается ныне на Востоке в Индию и Китай, евреи вновь обретут свое утраченное отечество. Или Вы продолжаете сомневаться в том, что Франция предложит евреям помощь в деле основания колоний, которые могли бы раскинуться от Суэца до Иерусалима и от берегов Иордана до побережья Средиземного моря? Если Вы сомневаетесь в этом, то прочитайте статью, выпущенную в свет вскоре после сирийской резни прославленным издателем Дантю “Новый восточный вопрос”. Едва ли автор действовал по поручению французского правительства, но он бесспорно руководствовался духом французского народа, когда не из каких-либо религиозных, но из чисто политических и гуманных соображений призывал наших соплеменников восстановить свое древнее государство.

Я порекомендовал бы нашим евреям, которые чванятся заимствованным у французов гуманизмом, обратить внимание на эту статью, написанную не еврейским, а французским патриотом, я привожу здесь в переводе отрывок из нее.

“Невозможно отказываться от своего совершенно бесспорного и непреходящего права, невозможно отрекаться от своего прошлого и своих родителей, тем более невозможно так поступать в тот момент, когда положение в Европе не только не ставит помех на пути восстановления еврейского государства, но настоятельно требует этого. Какая европейская держава стала бы в наше время возражать, чтобы евреи, объединенные неким конгрессом, совещались бы о том, как выкупить свою отчизну, и приняли бы необходимые решения? Кто стал бы возражать против того, чтобы они бросили дряхлой Турции кучу золота и сказали бы ей: верни мне мой собственный очаг и укрепи посредством этих денег то, что останется у тебя от твоей распадающейся империи.

…За вами сохраняется некое великое призвание. Словно животворная магистраль, соединяющая три части света, вы должны принести цивилизацию первобытным народностям, и познакомить их с европейскими науками, которыми вы овладели во всем их богатстве. Вы должны стать посредниками между Европой и отдаленнейшей Азией, проложить пути, ведущие в Индию и Китай, в те неведомые страны, которые должны стать доступными для цивилизации. Вы вступите на землю своих отцов в мученическом венце и с рубцами своих многолетних страданий. Лишь там вы окончательно залечите свои раны. Вы снова с помощью своих капиталов возделаете эти неплодородные земли. Благодаря вашему труду и прилежанию вновь расцветет эта земля, которую пустыня занесла песками, – и мир воздаст дань восхищения древнейшему народу”.

М. Гесс. Рим и Иерусалим. // Сионизм в контексте истории. Хрестоматия (под ред. А. Херцберга). Т.1. И.: «Библиотека-алия». 1993