Рахель Бловштейн
Стране моей
Страна моя, тебя
Не воспевала я.
Не славила побед
И бед борьбы твоей:
У Иордана я
Сажала деревцо,
Тропинку я нашла,
Бродя среди полей.
Мой дар убог и нищ
Я знаю это, мать!
Дар дочери твоей
Убог, и нищ, и тих:
Лишь радости заря,
Когда взойдет твой день,
Лишь затаенный плач
О бедствиях твоих.
(1926, Тель-Авив)
РАХЕЛЬ
Да, кровь ее в крови моей
И песня в песне неустанной.
Рахель, пастушка стад Лавана,
Рахель, праматерь матерей.
И потому мне тесен дом.
За город — там пастушки пели,
Там трепетал платок Рахели
В пустыне, на ветру сухом.
Иду с котомкою своей,
Дорога знойная пылится,
В босых ногах моих хранится
Вся память тех далеких дней.
НА ЧУЖБИНЕ
Так я сижу… Тело поникло, дрожит рука.
Солнце на небе чужом стынет.
Слышу тихий приказ — по родине это тоска -
Встань и иди! Что тебе на чужбине!
Так поднимаюсь… Так это в тысячный раз со мной.
Так я иду. Усилье бесплодно.
Так по дорогам бреду в дождь и зной;
Так я люблю… Так: безысходно.
ПРЕВРАЩЕНИЕ
Эта слабая плоть,
Это сердце печальное
Это
Превратится в крупицы земли плодоносной. И в зной,
Пробудившись, возжаждет
Веселой струи водяной,
И потянется ввысь,
И пробьется к весеннему свету.
Напитавшись дождем,
Я воспряну, я вы рвусь на волю
Из могилы глубокой,
Сквозь комья земли полевой,
И увижу я небо –
Кустами, цветами, травой,
И зажмурю глаза,
Обожженные зноем и болью.
* * *
Может быть, никогда не случалось со мной,
Может быть,
Никогда не спускалась я в сад мой с зарей
Своим потом его оросить?
И когда убегали под солнечный зной
Жатвы дни,
Никогда на снопах, на телеге простой,
Не певала я песни свои?
Никогда не купалась в волне голубой,
В тишине
Тех киннеретских вод?..
Был ли ты иль пригрезился мне?
* * *
О мать моя, моя страна,
Вся пересохшая от зноя,
Зачем иная сторона
Опять стоит передо мною?
Там на равнинах старики
Дубы, там елочки-подростки,
Там в легких платьях у реки
Толпятся стройные березки.
Там к ночи солнце устает
Слать в сердце леса луч багряный,
И сосен темное жилье
Наполнено дурманом пьяным.
Земля моя, мой светлый день!
Я за тебя душой болею.
Пролейся, сладостная тень,
Смешавшись с запахом елея!
* * *
Он поражает и Его руки врачуют…
(Иов, 5: 18)
Хоть сердце и стонет под тяжкой рукою,
Хоть нет исцеленья в железной руке,-
Зато не обманом ты мною владеешь,
Сама ведь избрала я скорбный мой путь.
Я боли хотела, той боли победной,
Богатой дарами целительных ран.
То — плуг бороздящий иссохшую землю,
То — дождь, а не слезы, живительный дождь.
Поля моей скорби покрылись хлебами,
Амбар мой пустой, тебя ждет урожай!
Хоть сердце и стонет под тяжкой рукою,
Рука та полна благодатных даров.
О Рахель Бловштейн
В 1909 году в потоке репатриантов так называемой Второй алии прибыла в Эрец-Исраэль знаменитая израильская поэтесса Рахель. Не голод и нужда, не гнет и преследования привели эту 19-летнюю девушку в страну предков. Под влиянием идей социальной справедливости и национального возрождения Рахель, дочь состоятельных родителей, выпускница Полтавской гимназии решила переселиться в Палестину, которая находилась тогда под властью турок. Изнеженная барышня начала работать на ферме у озера Киннерет. Суровая, полуголодная жизнь без всяких удобств не только не тяготила ее, но давала ощущение счастья и радости. Здесь она познала радость изучения Танаха и языка предков, поэзию сельского труда. Четыре года на родной земле пробудили творческий талант Рахель, дали силы преодолевать суровые невзгоды последующих лет, помогли стойко переносить удары судьбы.
В 1913 году она уехала во Францию, чтобы получить профессию агронома, но ее планы нарушила война. Обратный путь в Палестину был закрыт, и ей пришлось вернуться в Россию. От тяжелых условий и постоянного недоедания она заболевает туберкулезом.
Только в 1919 году Рахель находит возможность вернуться в Палестину. Вначале она живет в киббуце Дгания, затем из-за болезни переезжает в Тель-Авив.
Последние десять лет ее короткой жизни — это годы одиночества и тяжкой, безнадежной борьбы с неизлечимой болезнью, проведенные в отрыве от любимого Киннерета. И эти же годы стали периодом интенсивного поэтического творчества Рахель. Ее стихи все чаще появляются в печати, узнаваемые и ожидаемые читателями. Рахель Бловштейн начинают называть просто Рахель, именно так она подписывает свои стихи.
Один из лидеров рабочего движения М.Бейлинсон опубликовал в 1928 году статью «Четверть века Второй алии», в которой в трагических тонах говорил о судьбе ее представителей. Рахель ответила ему статьей «Жертвы?».
«Не жертвы мы, а дерзновенные победители, подобные альпинистам, под ногами которых разверзлась бездна, а они взбираются наверх и дышат воздухом вершин… Рано утром… отправляться в поле, в сад для очищающего, обновляющего, возвышающего соприкосновения с матерью-землей… И верить, и мечтать, и надеяться — разве можно такую жизнь назвать буднями? Бейлинсон видит героизм людей Второй алии в том, что они пренебрегли изобилием, которое имелось в диаспоре, и добровольно подчинились горестной жизни на опустошенной родине. А для меня вся суть в дерзновении быть счастливой и в готовности уплатить ценой жизни за это счастье на возрождающейся родине».
Эта статья Рахель, с большой силой выражающая ее жизненное и поэтическое кредо, вдохновенный гимн сионизму и халуцианству. В очерке «У озера» с подзаголовком «Из воспоминаний киннеретянки» варьируется та же мысль:
«Чем скуднее была трапеза, тем веселее звучали молодые голоса. Благоденствия мы боялись превыше всего. Мы жаждали жертвенности, мученичества, вериг … во славу ее — Родины — святого имени. Помню, сажали эвкалипты на болотистом участке, в том месте, где Иордан прощается с Киннеретом и мчится на юг, пенясь по камням и заливая низкие берега. Опасно в продолжение целого дня дышать миазмами, и не одна из нас дрожала потом в лихорадке на своем убогом ложе. Но ни одну из нас ни на минуту не оставляло чувство признательности судьбе, и работалось почти вдохновенно».
Такое мироощущение наделило долгой жизнью поэзию Рахель, сделало ее хлебом насущным не только для ее современников, но и для последующих поколений. Многие ее стихи о Киннерете, о жизни халуцим, о природе, о неразделенной трагической любви положены на музыку и пользуются всенародной известностью. Для них характерны искренность и простота выражения, интимность и доверительность интонации, предельный лаконизм. Ей были органически чужды риторика, выспренность, ложный пафос. Очень много в ее стихах образов, заимствованных из самой жизни, из нового быта. Вместе с тем ее творчеству присущ историзм. Она ощущает себя частицей древнего народа со славной историей и великими предками. Есть у нее стихи, героями которых выступают Илья-пророк, верный друг царя Давида Ионатан, Хони ха-Меагель, дочь царя Саула Михаль и многие другие.
