Х.-Н . БЯЛИК
ЕВРЕИ И ИВРИТ
( Из выступления на первой конференции Гебраистов, Москва, май 1917 года )
Трудно делать доклад на тему «Евреи и Иврит», так как, по-моему, это своего рода тавтология — одно и то же понятие, выраженное двумя разными словами.
«Народ и его язык» — то же самое, что «растение и его рост». Живое живет, мертвое молчит, растение растет, а человек говорит. Язык — это «душа живая», дух глаголящий, самовыражение национального «Я»; иврит определяет национальную сущность евреев, именно он является единственной национальной формой и в то же время «суммой» духовных ценностей, чувств и духовного опыта еврейского народа.
Язык — это грань, отделяющая нацию от нации, и в то же время нить, на которую нанизаны многочисленные сокровища души народной, в нем отчетливо проявляется внутреннее «Я» народа. «Все течет, все изменяется». Потеряно, попрано, поругано все, вплоть до родной земли, все — кроме языка. Меняется со временем содержание религии, закона и поступков, мыслей, мнений, верований и обычаев, но остается бессменной форма — вечно живой язык. Точно также и методы, казавшиеся незыблемыми, со временем сменяются другими, но после них в языке остается горсть слов, и с помощью этой горстки метод передается из поколения в поколение, живет и не умирает.
Используя строй языка и термины, присущие данному методу, мы оживляем его и возвращаем ему душу. Не только в начале было Слово, но и потом. Язык — это единственное, что сохраняет душу систем и теорий.
В изгнании мы утеряли все: нашу родную землю, Храм — но не утеряли языка нашего. И если вы спросите меня: «А религия, литература?» — я отвечу: «И то и другое основывается на языке, он сохранил их, им они и живы».
За долгий период скитаний по свету, народ вынужден был облегчить свою ношу: не в силах удержать все, что отдал многое за «малое», стоящее «многого». Так поступает человек, который спасается от разбойников: отдает все имущество за одну жемчужину, а ее — проглатывает.
Эта жемчужина — язык наш.
Иврит — это вексель, вексель на получение нашего наследства, на все богатства нашей нации. И действительны права лишь тех, кто хранит этот вексель, а с его потерей все права лопнут, как мыльный пузырь.
Поэтому я делил бы народ не на политические и религиозные партии, а по степени удаленности или близости к языку иврит. Есть евреи «подлинные», не теряющие глубинной связи с душой народа, а есть евреи «переводные», их жизнь — перевод с еврейского на иной язык.
Сервантес сказал: «Самый лучший перевод — всего лишь изнанка вышивки». Еврей, который пользуется чужим языком, знакомится с еврейской культурой через перевод, подобен сыну, целующему мать через платок. Тот, кто заглядывает в еврейское через перевод — пытается разглядеть что-то сквозь мутное стекло; ему не увидеть сути еврейства, не почувствовать жар его души. Иврит — это язык души и сердца еврея. И тот, кто поднялся на эту гору, на Синай этот, кто заключил союз первой любви с языком своей юности, тот никогда не предаст свой народ. Измена нации началась не с
ослабления религии и упадка веры, а с забвения языка, и александрийцы, не оставившие по себе память в народе, — доказательство тому.
Тысячи евреев, отрекшихся от еврейства в средние века, прежде всего отреклись от иврита, и вследствие этого вскоре перестали быть евреями. Тот, кто знал иврит, брал посох в руку, суму на плечо и уходил в изгнание. Предававшие забвению иврит, предавали и свое еврейство, и предательство это неизменно сопутствует отречению от иврита из рода в род, из края в край.
Где бы ни обнаружил ты полное забвение еврейского языка, там еврейская нация приговорена к вымиранию. В последнее время мы приняли за новый язык диаспоры, за еврейский язык — жаргон. Но любой новый язык, как и иностранный, приводит лишь к новым страданиям души и к опустошенности.
«Будь проклят человек, обучающий сына своего греческому!» и «Будь проклят тот, кто выращивает свиней в земле израильской!» — почему эти два выражения стоят рядом в Талмуде? – у того, кто делает язык чужеземцев языком души сына своего, участь сына его — выращивать свиней…
Древние знали эту опасность, и, когда Тора была переведена на арамейский, ужаснулся Израиль. (Хотя арамейский язык родственен ивриту).
Для народа в целом нет ни творчества, ни радости творчества на чужом языке, нет ни слияния души с внешним миром, ни простора душе, ни покоя, ни внутренней свободы.
Да, это очень и очень опасная болезнь, а наше счастье, что мы вовремя распознали ее и лечением предварили худшее. Многие скорбят о национальном гении и причитают: «Вдовец Израиль!» Но где нет концентрации всех сил, там нет и гения. Откуда взяться гению у народа, распыляющего силы свои на многие и многие языки. Нам бы ужаться вполовину, чтобы у нас была только одна литература, которой живут и писатели, и читатели, тогда бы еврейский гений расцвел, как прежде. У нас есть лишь небольшие литературные произведения, и ничего удивительного в том, что, когда мы предлагаем сыновьям крохи нашей поэзии и культуры, находятся люди, не принимающие этого всерьез. Более того, еврейская молодежь, казалось бы, воспитанная на нашей литературе, — душой и сердцем принадлежит не нам, а другим нациям. Она восхищается Толстым и Тургеневым, а не Исаией и Галеви потому, что нельзя любить то, чего не знаешь.
Опасность приспособления к другим языкам возникла у нас полтораста лет назад, так как попытки писателей средневековья писать на иностранных языках можно не принимать в расчет. Эти попытки предпринимались с прикладной целью: «хахамы» (еврейские мудрецы) хотели высказать свои взгляды народу на обиходном языке. Все основные их работы написаны на иврите, арабский в качестве литературного языка был исключением. Однако со времен Бен-Менахема приспособленчество вошло в систему из-за огромной тяги к равноправию. Еврейские писатели захотели, чтобы мир узнал, «как велики они» — и с этого началось приспосабливание к чужим языкам. Народ израильский разделился по языкам этим на несколько разных народов. Теперь, с приходом Свободы, эта опасность еще возросла.
В тот час, когда все народы, населяющие просторы России, заживут своей собственной национальной жизнью, мы, национальное меньшинство, еще больше раздробимся, и не три языка у нас будет, а тридцать три. Кто знает, может быть, вскоре будут у нас литовцы и украинцы «Моисеева Закона». Велика и сильна у нас тяга к приспособленчеству, и многие из этих «приспособленцев» уже собрали огромную сумму на строительство «Дворца Свободы» в Петрограде. Вот они — рабы, бегущие перед колесницей фараона!
Когда Герцль умолял их дать двадцать миллионов на покупку земли, они ожесточили сердца свои и не дали, а сейчас пачками тащат деньги для сооружения оплота ассимиляции.
Всякая эпоха является плодом предыдущих, она уже содержится в них, перенимает все лучшее и вечное от прошлых эпох, и так возникает золотая цепь, звенья которой соединены неразрывно.
У нас же — не то. Нам не хватает целостности, мы пишем на многих и многих языках — и нет у нас золотой цепи, а лишь отдельные звенья: одно подле другого, друг за другом, но не связанные воедино. Ничего удивительного, что мы взваливаем на плечи сыновей наших груз литературы различных периодов, различных эпох, потому что, кроме этой литературы, и нет ничего. Но не подъемна эта ноша, не воспринимается это богатство, и наши дети выходят из школы калеками. Отчего все это? Оттого, что не передавался язык по наследству всем народом. Во всем есть фальшь, отсутствует самобытность. Многие писатели с вздохом сожаления покидают нас, и мы бьемся в муках наших, в муках языка. Тем же из нас, кто ощущает в себе силу духа, опостылело такое положение и, если у них хватает решимости покинуть наш лагерь и уйти, — они уходят, предпочитая быть нитью, вотканной в чужую ткань, чем новой заплатой поверх старых. Не нам отдадут эти люди страсть души своей, радость юности, расцвет сил и вернутся к нам — если вернутся — в старческой немощи, а то лишь трупы их принесут на наше кладбище.
Господа! Пока душа ребенка не внимает язык наш, нет нам надежды на возрождение!
И я спрашиваю вас, верящих, истово верящих в возрождение и воссоединение всех рассеянных по белому свету, где оно, то средство, с помощью которого соберем мы наши разбросанные искры? Скажите, есть ли другое средство, кроме единого языка? Разъединение сердец проистекает из разобщенности языков. Нашей мечтой было отменить позорную дискриминацию, но чем создадите вы единое могучее желание, которое выкует силу народную?
Есть в мире великая сила и имя ей — тоска. Она переносит человека через тысячи миль, заставляет расступиться моря и пустыни, чтобы смог прикоснуться он к желанному идеалу, хоть один миг поглядеть на любимый образ, почуять его запах, увидеть тень его. Такое чувство национальной тоски, подобное тому, о котором сказано: «И затоскуют сыны Израиля по Богу», — сможет лишь пробудиться под воздействием единого национального языка.
Сколь тягостно одиночество, в котором бьется душа в галуте! И если вдруг получит она простор, во что выльется дух ее? Она изнывает от тоски по своим собратьям, хочет воссоединиться с ними и излиться в единой песне души, в истинной поэзии сердца.
Это знали уже наши гиганты духа: Смоленкин и Ахад-Гаам. Первый дал нам «Время сажать» — целую программу национального воспитания. Ахад-Гаам еще глубже взглянул на это и объяснил нам. Но и за тридцать лет мы не удосужились по-настоящему понять его. Несмотря на то, что все мы стоим сегодня на их точке зрения, несмотря на все решения считать еврейское воспитание частью нашей работы, до сих пор ничего не делается, и повсюду, куда ни кинешь взор — страшная позорная бедность. На литературу нашу просто жутко смотреть. До настоящего времени у нас нет даже грамматики (между тем как у немцев есть грамматика языка иврит), нет истории нашей литературы, нигде ничего не сделано — это приводит в отчаяние, опускаются руки. Еврейская литература почти не поднялась до вершин человеческой мысли. У нас до сих пор нет даже переводов творений мировых гениев: Шекспира, Гете, Гейне. Как же мы можем надеяться, что нашу литературу будут уважать? Неужто все уроки не пошли нам впрок, если мы не обеспечиваем душу ребенка духовной пищей, воспитываем его на языках чужих. Прекратим же прекрасные речи, начнем работать, и начинать нужно с азов.
Наша литература находится в младенческом возрасте, все, что мы пишем, похоже на детские забавы. Нужна организация по изданию еврейской литературы. Да и на многое другое из наших богатств нужно обратить внимание, выявить все это и пустить в широкое использование для любящих книгу. Это касается литературы, а что до воспитания, то невозможно стоять на нижней ступени и не подниматься.
Мы открыли еврейский детсад, а что еще мы сделали? Нужно работать и работать, потому что делу воспитания нет конца, даже трудно определить, что необходимо в первую очередь.
Смоленкин и Ахад-Гаам пропагандировали изучение языка иврит. Мы дополняем это необходимостью общения, что является принципиальным обновлением их тезисов. Иврит должен стать разговорным языком.
Иврит — не средство познания иудаизма и нашего прошлого, он сам по себе есть цель, с его помощью мы должны прекратить разобщенность и раскол в наших рядах. Он вдохнет жизнь в разрозненные части тела нации и освободит ее душу он неволи. Мы хотим, чтобы люди не были чужды своим собратьям, не были иностранцами для них. Единство языка во сто крат умножит все наши достижения в области культуры и, само собой разумеется, придаст им новую силу. Признание ведущей роли единого национального языка является в то же время и провозглашением существования еврейского народа как единого целого, объединенного общим национальным устремлением. И тот, кто отрицает это, отрицает единство нации.
Следует также внести ясность в наше отношение к существующему разговорному языку — идиш. В спорах по этому вопросу мне видится большая опасность. Я не говорю здесь о тех идишистах, которые принципиально отвергают иврит в качестве еврейского языка. У народа может быть только одно отношение к таким законченным отрицателям. Нет, я не имею в виду тех идишистов, которые понимают и ценность, и высокое значение иврита. Они говорят: «Действительность предъявляет свои права, есть диаспора, — и язык идиш, поскольку он тоже есть, де-факто имеет право на существование».
Пусть так! Де-факто и нам известно о существовании языка идиш, будем же относиться к нему пассивно, а не активно. Используем его в целях пропаганды. Это наш долг, и в этом смысле жаргон тоже является воспитательным фактором. И предшественники наши использовали идиш как средство. Мы не можем «требовать смертной казни для него», но мы не должны забывать, что наша цель — иврит. А идиш только средство. Так пусть же оно даст нам новые силы и укрепит наш лагерь. Мы признаем его еврейским языком де-факто, но не де-юре.
Господа! Время разговоров кончилось для нас, настала пора действовать. Язык — это долговое обязательство, которое народ вынес в себе, но вексель, вовремя не предъявленный к взысканию, теряет силу, и его нельзя просрочить. Принцип веры, не влекущий за собой никакого действия, — бесплоден, и в конце концов его вычеркивают из сердца и «сидура».
Так вычеркнули из молитвенников западных реформаторов веру в приход Мессии и освобождение им народа. Не будем же тратить время на разговоры. Соберем же не уничтоженные остатки наших духовных сил и приступим к постоянной планомерной работе. Сейчас самое подходящее время для этого — не упустим его! Не увеличим наш национальный позор! Между тем, как всякий город строится на своем холме, и всякий народ восстанавливает свои развалины, только мы, разрозненными группами плетемся за ними, и каждый сам за себя заискивает: «Примите меня под ваше знамя!»
Куда же девалась та рука, что вела нас трудным и долгим путем, через все преграды и повороты, все подъемы и спуски истории нашей, насчитывающей четыре тысячелетия? Эта рука сделала из нас нацию. Мы видели крушение древних народов, обладавших высокой культурой, а ныне мы — живые свидетели того, как поднимаются и возрождаются народы малые и униженные, с недавно возникшей культурой. Мы будем последними ничтожествами, если в день великого праздника, великой победы, в тот день, о котором говорили и предсказывали пророки, не поднимем наше знамя, знамя единства народа и языка. Не допустим же такого позора. Не с пустыми руками вышли мы из земли нашей. Страна не отринула нас. Как спелый, созревший плод отделяется от дерева, так и мы отделены были от своей земли, единственного владения нашего, во владение общечеловеческое.
Нами введены во всеобщее употребление все высшие предначертания, которыми до сих пор живет человечество. Вы помните страстные и горькие слова некоего талмудиста, сказавшего: «И проглотит вас страна врагов ваших»?
Может быть, и вправду плод будет проглочен…
Разве наша культура не стала достоянием всего человечества? И если мы до конца раздадим все имущество наше — с чем мы вернемся в нашу страну, к самим себе? Где будет язык, который взрастит нас и даст новый плод, когда достигнем берега? Как мы можем смотреть в лицо нашего Бога и будущих поколений? Так будем же хранить нашу душу. Наш язык — язык души нашей!
Перевел с иврита А.Большой
