Ицхак Зив-Ав
Их было всего шестьдесят
(из книги «Говорят, есть страна…»)
Первую алию часто отождествляют с движением билуйцев. Исторически это неверно, хотя они и приехали в страну в поворотном 1882 году. В этот год в Эрец-Исраэль прибыли тысячи евреев из Восточной Европы и из Йемена. Одно за другим возникали земледельческие поселения; еврейский Ишув менял свое лицо. Маленькая группка билуйцев, раздираемая к тому же внутренними противоречиями, не наложила своей печати на характер Первой алии. Откуда же легенда? И почему заслужили они благодарную память потомков? Из более чем пятисот человек, называвших себя в России билуйцами, всего около пятидесяти прибыло в Эрец-Исраэль.
В большинстве своем это были российские студенты. Привлеченные их энтузиазмом, к ним присоединились еще человек десять в Палестине. Ядро группы состояло из убежденных идеалистов, покинувших отчий кров и университетские аудитории во имя осуществления своей идеи. Им было очень трудно, этим интеллигентам. Около двадцати из них не выдержали невзгод и мытарств и навсегда покинули Эрец Исраэль. Остальные осели на земле и завели хозяйство, как все в соседних поселениях. Так почему же все-таки, когда говорят о Первой алие, вспоминают билуйцев?
Вначале возникшее в Харькове общество называлось «Дави» — по начальным буквам стиха из Книги Исход: « Дабер эл бней Исраэль ва-йелху» — «Скажи сынам Израилевым, чтобы они шли». Название вызвало насмешки, мол сами не идут, уговаривают, чтобы шли другие. Тогда-то группа постановила, что довольствоваться проповедями и пропагандой недостаточно: надо показать личный пример. Члены общества обязаны сами переселиться в Эрец Исраэль. Вследствие этого название было изменено на «Билу» — аббревиатуру стиха из Книги Исайи: «Бейт-Яаков, леху ве-нелеха » («Дом Иакова! Вставайте и пойдем!»). Новое название призывало к действию. А чтобы ни у кого не оставалось сомнений в серьезности их намерений, провозглашалось, что «организация «Билу» создана для основания еврейских поселений в Сирии и в Эрец Исраэль», то есть в той части Османской империи, которую отождествляли с исторической родиной еврейского народа. Билуйцы считали политико-экономическое и национально-духовное возрождение еврейского народа задачей мирового значения, в которой могут принять участие и неевреи. Посему, согласно уставу, членом их организации мог стать всякий — «без различия » сословий и вероисповедания.
Каждый билуец обязывался отработать три года в сельскохозяйственной коммуне, которую они намеревались основать в Эрец Исраэль, где труд будет «не ради личного обогащения, а на благо народа и всего ишува». Так было записано в уставе. В следующем поколении идеи билуйцев стали достоянием сионистского рабочего движения.
Далеко-далеко вперед смотрели эти молодые люди. Один из них, Зеев Дубнов, писал из Эрец: «Наступит замечательный день, когда, с оружием в руках, евреи объявят, что они — хозяева своей родины». Билуец Яаков Хазанов рисовал в мечтах такую картину: в освободительной войне — а в том, что она будет, сомнений не было, — его призывают к оружию. На войне он теряет ногу. За плуг становится его сын, а сам он, в старости, возвращается в университет, как когда-то. Только теперь — привратником, приветствующим тысячи еврейских студентов, пришедших на гору Скопус. Окруженный молодежью, он будет рассказывать ей о первых днях Гедеры. Хазанову не суждено было дожить до осуществления этой мечты: он простудился на тяжелой работе в своем амбаре и умер от воспаления легких.
…»Вперед, ребята!» — гарцуя на коне, подзуживал генерал-губернатор Одессы православных погромщиков. Этот первый в его жизни погром 1870 года мальчик запомнил на всю жизнь, до своего последнего дня в Ришон ле-Ционе. Через 11 лет, уже будучи студентом, — одним из первых трех евреев, поступивших на сельскохозяйственный факультет Варшавского университета, он пережил второй погром, продолжавшийся два дня подряд.
В старости он писал: «Как вся еврейская Молодежь 70-х годов, я был далек от евреев и еврейства — мы поклонялись другим богам и святыням». Первый погром возвратил его к еврейству, второй — при виде «рабской униженности и презренной кротости» избиваемых — превратил его в сиониста.
Такова история второго рождения Менаше Меировича, молодого агронома, примкнувшего к студентам-билуйцам. Борьбу за власть над умами и сердцами еврейской молодежи вели между собой два направления: одно выступало за «эмиграцию», другими словами, за бегство из царской России «на берега Миссисипи», по образному выражению создателя эсперанто Людвига Заменхофа, позднее отдавшего свои симпатии идее Эрец Исраэль; второе, палестинофильское, поддерживало билуйцев. Настроения «палестинцев», как назывались сторонники Эрец Исраэль, нашли свое выражение в призыве Моше Лейба Лилиенблюма : «На историческую родину!».
Меирович присоединился к уехавшей ранее группе билуйцев уже в Стамбуле. В дороге молодые люди страдали от безденежья, что не мешало им вести неистовую и принципиальную дискуссию, которой суждено было иметь продолжение в эпоху Герцля: что предшествует чему- переселение в страну и освоение ее любой ценой или политическая борьба за международную хартию, подтверждающую права евреев на Эрец Исраэль. В Стамбуле билуйцы пытались получить от османских властей разрешение на въезд трехсот еврейских студентов в область Южной Сирии, куда евреев уже не впускали. Любезные улыбки высшего турецкого начальства вселяли надежду. Когда же молодые люди поняли, что надеяться не на что, они решили попытаться пробраться в Эрец Исраэль через Египет. После десятисуточного плавания в штормовую погоду они высадились в Александрии, где встретили уехавшего ранее билуйца Боруховича… в мундире британского полицейского. Оказалось, что, по причине волнений В Александрии, англичане готовы принять на службу любого желающего. Борухович успел завязать полезные связи, которые позволили ему снабдить всю группу египетскими паспортами.
«Друзья мои билуйцы! Приветствую ваше желание поселиться в Катре. Купить для вас упряжку быков или лошадь со сбруей — денег на это у меня, даст Бог, хватит». Такую записку доставил билуйцам в их жалкий сарайчик в пардесе (цитрусовой плантации) Антона Иова в Яффе их товарищ Яаков Могилянский из Иерусалима. Пешком проделал он весь путь, неся краткое послание Иехиэля Михаэля Пинеса, секретаря фонда «Мазкерет Моше» и представителя ХовевейЦион. Сам Могилянский, по инициативе Пинеса и с согласия Элиэзера Бен-Иехуды, поступил в ешиву, чтобы стать раввином в будущем поселении билуйцев. Усталый, промокший до нитки, но счастливый исходом своей миссии, Могилянский воскликнул, протягивая записку товарищам: «Мы спасены!.. Есть земля!». Так началась Гедера.
Землю для билуйцев — 2500 дунамов — Пинес приобрел, приняв ответственность за выплату Долга лично на себя. Все имущество первых билуйцев состояло из досок, заготовленных для барака, одного осла, одного ружья, девяти мотыг — на каждого по одной, и 410 франков. С этим они отправились основывать поселение в самой гуще арабских деревень. Яффа провожала их с изумлением: «Неужели в городе не могли найти себе места для Могил?»
В Ришон ле-Ционе решили заночевать, но двоих отправили вперед дозорными. Остальные семеро были так возбуждены, что встали еще до зари, двинулись в путь в предрассветных сумерках и с первым солнцем присоединились к своим товарищам. Авангард салютовал прибывшим выстрелами в воздух и поднес им хлеб и воду. Шел 1884 год. Была Ханукка. Цуккерман и Гуревич, в этот первый вечер на своей земле, набрали колючек и, вместо двух хануккальных лампадок, зажгли два костра. О жилье для группы, как оказалось, заблаговременно позаботился все тот же Пинес: билуйцы нашли готовый барак. Большего не позволяли общественные средства, которыми он располагал. И хотя Пинес добыл у турок разрешение на строительство целых 2000 км. жилья, использовать эту редкую возможность не удалось: таких денег в кассе Ховевей-Цион не было. А когда их, наконец, удалось собрать, истек срок, установленный властями для строительства, и разрешения пропали. Так или иначе, билуйцы на долгие годы поселились в бараке. Его описание оставил нам Дов Ариэль Лейбович: «Дощатый домик, пять метров в длину, пять метров в ширину, вдоль стен широкие нары, которые мы сработали сами. Плита. Посредине большой стол. Походить, размять ноги было негде». В таких условиях жили десять человек. Для осла по кличке Философ Яаков Шломо Хазанов соорудил примыкающий к одной из стен барака сарайчик.
На второй год, благодаря помощи Ховевей Цион, билуйцы обзавелись лошадьми и плугами. Надо было ставить конюшню. Чтобы не ушло много дерева, вырыли в известковом холме яму: 25 на 5 м. Но едва принялись за крышу, как нагрянули соседи-арабы, приведшие с собой турецкую полицию, которая уничтожила всю работу. Под оскорбительные замечания толпы яма была засыпана.
То была не первая стычка с соседями. В первый раз арабы явились угрожать евреям, когда те начали строить курятник: площадью два с половиной метра на полтора и высотой не более полутора метров. Арабы, ютившиеся в мрачных землянках, приняли будущий курятник за еще один дом. В тот раз билуйцы их прогнали, выйдя навстречу «с лопатами и кирками». Теперь, после того как они столкнулись лицом к лицу уже с представителями власти, билуйцы отправились за советом в Яффу к сеньору Аврахаму Моялу. Знатный житель Яффы, искушенный в местных правилах и законах, ободрил гостей: «Выкопайте яму снова, авось Бог поможет и вы успеете перекрыть ее кровлей до того, как это обнаружат». Так и было: работали всю ночь напролет, пока не перекрыли, и, когда арабы привели полицию, последней осталось лишь обмерить конюшню да предупредить, что любая пристройка к ней будет разрушена.
Билуйцам полегчало: сарайчик Философа отдали Хаиму Хисину и его жене, приехавшей из Ришон ле-Цион. Еще несколько девушек ожидали там возможности переселиться в Гедеру. Первой из них привезли невесту билуйца Лейбовича и поместили ее… в курятнике.
На третий год все еще теснились в бараке, в пристройках, прилаженных к его стенам и к крыше конюшни. Но всем было ясно, что с этого места надо уходить: оно было на виду у арабов, каждое движение билуйцев просматривалось. Тогда выбрали под жилье «гору высокую и широкую» – центр нынешней Гедеры.
Воду приходилось доставлять издалека. Только через четыре года — с денежной помощью Ротшильда — был выкопан первый колодец. Не раз пили воду из вади — пересыхавшего летом ущелья. «Я попробовал пить эту мутную грязь, но тотчас же с отвращением перестал», — записал в дневник приехавший к билуйцам Хаим Хисин. А вот что писал в газете «Ха-мелиц» Иехиэль Михаэль Пинес: «Гедеровцы не неженки, довольствуются мутной жидкостью, в которой не только песок, но и многое другое. Однако по сравнению с тем, что они пьют зимой, и эта вода для них – как живая, проточная вода Ливана. О воде и о питье я тут говорю только по привычке, потому что наделе речь идет о жиже, которую приходится скорее есть — в ней больше глины, всякой дряни и заразы, чем влаги. Меня в дрожь бросило при виде того, как люди, созданные по образу и подобию Божьему, вынуждены утолять жажду нечистотами, которыми и звери полевые побрезговали бы… Ходят, как тени, исхудали — увидав их, всякий возопит: »Это ли селение и такова ли награда?!»
И, тем не менее, по-видимому, прав был тот же Пинес, верный покровитель, друг и наставник билуйцев, когда сказал: «Молодые люди нашли свой путь в жизни». .