Сионизм — явление новейшего времени
Сионизм представляет собой исторически сложившееся целое и неизменно находит свое продолжение в нашей теперешней деятельности и как идеология, и как движение, получившее энергетический импульс и вызванное к жизни этой идеологией. Сионизм — это попытка обеспечить еврейскому народу право на безопасное существование, обусловленная не только исторической традицией, но и рядом современных факторов. Сионистские принципы — территория, язык, государственный суверенитет — тем или иным образом сочетаются и связаны с историческим прошлым. Идеи сионизма сегодня столь же жизненны, как и прежде и нуждаются не столько в ревизии, сколько в поиске новых формулировок в свете тех перемен, которые за последние десятилетия пережили и еврейский народ, и весь мир в целом1.
Сионизм изначально и осознанно был феноменом новейшего времени и проявлением новейших тенденций, поскольку не довольствовался Сионом как местом, куда необходимо вернуться, если пользоваться мессианскими или религиозными значениями этого понятия. Сионизм сознательно выделил из богатейшей еврейской традиции определенные компоненты, использовав их таким образом, чтобы они соответствовали главным его устремлениям. Первое — коллективное бытие, основы которого закладывались в эпоху зарождения сионизма. Второе — территориальный статус, которого еврейство практически не имело: его следовало возродить к жизни, и основой этого возрождения должен был стать Сион — Земля Израиля. И третье — иврит, который был языком обширнейшего духовного наследия, традиций, молитв: в представлении сионистов он был одним из проявлений коллективного существования евреев, скрепляя и укрепляя это существование. Иными словами, своей первой заповедью сионизм провозгласил: иудаизм суть национальное существование, которому присущи социальные, культурные и духовные особенности, сложившиеся в историческом процессе. Тем самым сионизм вывел еврейскую самоидентификацию из области сугубо религиозных дефиниций. Религия воспринималась как элемент культурно-духовный, а не как вероисповедание, определяющее национальную принадлежность. Далее, сионизм предполагал, что национальное объединение рассеянного и раздробленного еврейского народа путем заселения Земли Израиля будет процессом длительным, постепенным, возможно, даже бесконечным. Наконец, сионизм придавал первостепенное значение национальному воспитанию, видя в нем, с одной стороны, проводника еврейской культуры, а с другой — плотину, способную остановить массовую ассимиляцию. Анализ этих основных положений сионизма в свете реалий сегодняшнего дня и обозримого будущего приводит к выводу, что они не утратили ни своей истинности, ни своей актуальности2.
Среди «цементирующих» коллективное существование компонентов на одно из первых мест сионизмом выдвигается связь с еврейской традицией. Она рассматривается как одно из звеньев исторической цепи, причем и в прошедшие эпохи, и в реалиях современности: на любом отрезке времени, о котором можно сказать «здесь и сей час». В основе тяготения сионизма к реальности новейшего времени и его связи с этим временем лежит потребность в понимании принципа национального как принципа, оправдывающего стремления и чаяния еврейского народа. Вместе с тем сионизм, стремящийся создать государство, которое станет организационным воплощением национальных чаяний, — это движение, исповедующее идею, обладающее системой идеологических установок и при этом аналитически воспринимающее действительность, в среде которой это движение развивается и которую стремится изменить. Сионистскому движению отнюдь не свойственно пророческое мессианство, хотя стремление к мессианскому избавлению — один из источников, питающих сионизм в целом, а не только одну из его ветвей — религиозный сионизм3. Для сионизма в целом характерно сочетание некоторых элементов устремленного в будущее пророчества со здоровым критическим анализом. Напомним, что сионизм берет свое начало в разочаровании эмансипацией, возникшем вследствие анализа такого явления, как антисемитизм. Само понятие «антисемитизм» также возникло в новейшие времена, в 1870-е гг., — этим термином определялось отторжение, неприятие евреев не только в силу религиозных предрассудков, но также и по другим признакам и качествам, обусловленным реалиями современного мира.
Процесс разочарования, постигшего еврейское стремление к эмансипации, — иначе говоря, разочарования той культурной действительностью, в среде которой проживало европейское еврейство,
характерен для новейшего времени. Однако исторические процессы привели к тому, что центр тяжести еврейской жизни в рассеянии переместился из Европы в Соединенные Штаты, где принципы еврейской эмансипации воплотились сверх всяких ожиданий. Достаточно полная реализация этих принципов, характерная для евреев Запада, в особенности — евреев США, осуществилась и осуществляется как процесс, параллельный основанию и укреплению еврейского государства, как процесс взаимодействия эмансипации и автоэмансипации. По-видимому, именно здесь кроется самая сложная проблема еврейского существования в наше время.
Проблемы
еврейского существования в наши дни
В наши дни еврейство Запада, и в особенности Соединенных Штатов, живет в условиях полной, всеобъемлющей эмансипации. Абсолютное равенство в правах гарантировано и реализуется на практике благодаря общественному устройству и той идеологии, которая сформулировала основные законы этого общества и определила принципиальные черты сложившейся в западных странах реальности. И это — отнюдь не заслуга евреев в борьбе за свои права, а явление, характерное, например, для США как государства и общества.
Исторически понятие «ассимиляция» характеризует процесс приспособляемости евреев к окружающей их среде. Однако в той ситуации, которая сложилась в США, у евреев больше нет необходимости ассимилироваться, нет необходимости приспосабливаться к тому, что их окружает. Они полностью принадлежат американской действительности, и потому вопрос национального «выживания» — то, что принято определять как «продолжение еврейского существования», более не служит путеводной звездой в их повседневной жизни4.
Политическая и экономическая свобода, терпимость, плюрализм, признание, полученное в сфере культуры, — все это в странах рассеяния на Западе отодвигает на задний план осознание евреями своей обособленности. При этом ассимиляция все усиливается, в результате чего возникает парадоксальная ситуация: по утверждению историка Роберта Вистриха, существует реальная угроза того, что мирным и ненасильственным путем будет реализовано то, чего нацистские вар вары не смогли добиться силой и всеми ужасами Катастрофы, — угроза постепенного исчезновения еврейского народа. Это – самый грандиозный парадокс еврейской жизни в рассеянии в период после окончания Второй мировой войны. Продолжение существования еврейского сообщества как этнической группы с присущими ей обычаями, религией, самосознанием, наукой, творчеством — все это ставится под сомнение в условиях, когда еврейство Запада обрело положение, которое никогда прежде не выпадало еврейскому народу на протяжении всей его истории5. Но остается вопрос: может ли народ — после того, как он непостижимым образом сумел оправиться после Катастрофы, после того, как он уцелел и выжил в двухтысячелетнем изгнании, подвергаясь гонениям, насилию, преследованиям, погромам, геноциду, — может ли этот народ примириться со сценарием не столь драматичным, но, без сомнения, весьма реальным — с тихой грустью исчезнуть, покинуть арену истории? Этот «еврейский вопрос» во много раз труднее и сложнее, чем тот, что извечно существо вал в мрачной тени антисемитизма и той ненависти, что сопровождала евреев на долгом пути их изгнания. Большая часть еврейского народа — как в Израиле, так и в странах рассеяния — сегодня отошла от религии, и, по-видимому, эта ситуация сохранится и в будущем. Но, оставаясь людьми светскими, они понимают, что еврейская само идентификация их детей, внуков и правнуков отныне не есть нечто само собой разумеющееся. В то же время нет у них и оснований предполагать, что коллективное выживание всего еврейского народа гарантировано тем, что существует Государство Израиль. Ведь Государство Израиль — это национальное независимое бытие, обусловленное определенными целями и задачами, это общество, в котором внутренние процессы, направляемые особым менталитетом его граждан, не всегда согласуются с аналогичными явлениями, характерными для еврейской жизни в странах рассеяния.
Кризис
еврейской личностной самоидентификации
Профессор Уриэль Таль утверждал, что понятие «личностная самоидентификация» предполагает наличие аналитической проблемы, трактующей бытие не как «бытие само по себе», а как бытие, наполненное определенным смыслом, либо как бытие, направленное на противостояние чему-то, что находится вне человека. Личностная самоидентификация не есть некая сущность, заключенная только в человеке. Определение его самостоятельности и независимости лежит в иной сфере, находящейся как бы вне человека: эта сфера — наследие, иначе говоря — история, культура, традиции, система мышления. В силу этого еврейскую личностную самоидентификацию следует рассматривать как самоидентификацию в свете традиций. Технический прогресс и секуляризация привели к разрушению этих традиций, в результате чего личностная самоидентификация претерпела серьезный кризис, лишившись тех компонентов, того инструментария, благодаря которым достигалась ее целостность. Отсюда и те духовные искания, которыми охвачены многие представители как израильского общества, так и мирового еврейства, непрекращающиеся поиски себя, попытки постичь внутренний мир человека, проложить путь от самого себя во внешний мир. Философы едины во мнении, что полнота всех качеств, слагающих и наполняющих личностную само идентификацию, базируется на традиции, представляющей собой совокупность сформировавшего человека исторического опыта, языка, разнообразия ассоциаций, системы образного мышления и мифов, принимаемых данной личностью. Это традиционное духовное наследие в самом широком смысле; и насколько богато это наследие компонентами, поддающимися многозначному толкованию, настолько же богаты, обширны, глубоки и обильны и элементы, составляющие и питающие личностную самоидентификацию, представления человека о самом себе. И напротив, в том случае, когда духовное наследие бедно, скудно, пусто или когда человек по собственной воле отчуждает себя от традиции, это приводит к душевному опустошению.
Нечто подобное произошло и со многими из нас. Кризис современного общества обусловлен отнюдь не утратой веры. Ибо, как уже было сказано, потребность в духовном наследии и национальных традициях — это не только вопрос религиозного пробуждения. Как любые формы жизни состоят из клеток, так совокупность течений и идей, которые вобрала в себя традиция, составляет ткань человеческой жизни, целостной, разнообразной, богатой оттенками. И потому можно утверждать, что переживаемый нами кризис — это следствие утра ты непрерывности, результат отчуждения, отторжения современного еврея от традиции.
В этом плане понятие «отчуждение» имеет смысл исторический: прервана определенная последовательность в летописи народа Израиля. Отчужденность современного еврея (не принадлежащего к религиозным ортодоксам) от своего духовного наследия, особенно когда эта отчужденность проявляется в израильском обществе, являет собой некий парадокс: израильское общество как бы пребывает в духовном изгнании, не говоря уже о евреях в странах рассеяния. Эта отчужденность — полная противоположность тем надеждам, намерениям и действиям, которые с первых дней характеризовали национально-сионистское движение — движение возрождения6.
Леонард Файн, Иехезкель Дрор и другие исследователи, представляющие различные научные дисциплины и подходы как в Израиле, так и в остальном мире, главным образом в США, высказывают опасение, что при отсутствии обновленной адекватной модели взаимоотношений Израиля с евреями диаспоры последние будут вынуждены выработать собственную модель личностной самоидентификации и еврейского существования, в которой Государство Израиль не будет занимать никакого места. В этой связи представляется важным зафиксировать и тщательно исследовать те подспудные течения, существующие и в Израиле, и в странах рассеяния, которые могут способствовать увеличению разрыва между израильтянами и еврейством диаспоры.
Различия между евреями
в Израиле и в странах диаспоры
Гидеон Шимони, крупный историк и исследователь сионизма7, характеризует то, что отличает общину евреев Израиля от сообщества евреев диаспоры, как отличие «государства национального» от «государства гражданского». Израиль возник и развивался как «государство национальное», то есть принявшее на себя обязательства по защите интересов, благосостояния, перспектив определенной национальной или этнической группы — еврейского народа. Большинство же евреев диаспоры живет в «гражданских государствах» — странах, обязавшихся защищать интересы и благосостояние своих жителей вне зависимости от их принадлежности к той или иной этнической, национальной или религиозной группе. Евреи диаспоры, прежде всего Соединенных Штатов, создали собственный этнос, слагаемыми которого стали ценности «гражданского государства» — равенство, отделение религии от государства, плюрализм, включая и плюрализм в попытках определения еврейской личностной самоидентификации. Но и в израильском обществе все усиливаются тенденции пересмотра принципов «национального государства» в соответствии с моделью «гражданского государства». Это происходит параллельно с продвижением процесса мирного урегулирования палестино-израильского конфликта. Все это ставит еврейство диаспоры перед непростой дилеммой. С одной стороны, для его представителей жизненно важно видеть в Израиле воплощение еврейской аутентичности, иначе Израиль перестанет быть для диаспоры центром, источником вдохновения, витальных сил, питающих еврейскую жизнь. То есть еврейство диаспоры желает, чтобы Израиль существовал как «национальное государство». С другой стороны, еврейство диаспоры восприняло моральные нормы именно «гражданского государства» и только с таким типом государства связывает надежды на свое еврейское будущее в диаспоре. Парадокс заключается в том, что, по сути, именно сближение, схожесть в подходах к вопросу о еврейском характере государства — как со стороны евреев диаспоры, так и со стороны израильтян — ведет к тому, что евреям, не являющимся гражданами Израиля, все труднее будет видеть в нем «фокус», средоточие, источник, из которого черпает жизненные силы еврейское существование в диаспоре.
Таким образом, сама современная действительность поставила задачу и бросила вызов: каким путем и в каком направлении будут развиваться плюралистические формы еврейской самоидентификации в эпоху обесценивания тех основ, на которых зиждется Израиль как «национальное государство»; как сохранить в этих условиях культурные, религиозные и этические ценности еврейского народа?
Задачи, стоящие перед Израилем (прежде всего его системой образования), можно сформулировать так: воспитание, направленное на осознанное формирование еврейской личностной самоидентификации. Такое воспитание должно строиться на фундаменте богатой еврейской традиции и не полагаться на спонтанные процессы, про исходящие в стране. Необходимо подвергнуть определенной корректировке одну из важных позиций сионизма — отрицание диаспоры, оценив отрицательные моменты восприятия этой позиции еврейством всего мира. Ибо хотя Израиль и является той страной, той географической территорией, к которой в самом прямом и полном смысле приложимо понятие «еврейская жизнь», следует с пониманием и поддержкой относиться и к еврейской жизни в любой другой точке земного шара.
На «повестке дня» в диаспоре — разнообразие форм и оттенков взаимоотношений с Израилем.
Многообразие связей с Израилем
результат поисков современных форм
еврейской самоидентификации в диаспоре
Интересные данные приводит историк Йосеф Горный, проведший серию бесед с интеллектуалами-евреями, проживающими в странах рассеяния. Трактуя сионизм как теорию еврейского существования в диаспоре (иными словами, несколько модернизировав идеи Ахад Ха-Ама), профессор Горный проанализировал различные варианты современных взглядов на сионизм и пришел к однозначному выводу: то, что лежит в основе сионизма, является одним из главных элементов и в осознании принципов долговременного еврейского существования в диаспоре.
Назовем наиболее существенные аспекты современного осмысления сионизма евреями диаспоры.
Первое и главное: коллективная идентификация, присущая всему еврейскому народу, определяет отношение к Израилю не только и не столько как к географическому месту, но, главным образом, как к государству, поскольку именно Государство Израиль заново сформировало суть еврейского существования.
Другая точка зрения рассматривает Израиль как средство развития и укрепления национальной еврейской самоидентификации, поскольку Эрец-Исраэль — это духовная основа нации, неразрывно связанная с еврейской самоидентификацией. Такой подход обосновывает необходимость «двойного гражданства», которое предполагает проявление верности и лояльности в следующей последовательности — верность народу, верность Эрец-Исраэль, верность Государству Израиль. Согласно этой точке зрения, Катастрофа, постигшая еврейство в годы Второй мировой войны, и создание Государства Израиль – это два судьбоносных события, которые открыли новую эпоху в истории еврейского народа. Для этой эпохи характерна организационно-политическая структура, в центре которой — Государство Израиль, прочно связанное с еврейством диаспоры, проживающим в странах Запада. Таким образом, возникает международное еврейское «сообщество», которому свойственна «обязательная двойная лояльность», что само по себе является проявлением демократического плюрализма. Это, по сути, новое истолкование теории Ахад Ха-Ама, согласующееся с либерально-демократическим плюрализмом западного общества, в котором проживает большинство евреев диаспоры.
Есть еще один подход, для которого важнее всего само еврейское существование в диаспоре, и особенно в Соединенных Штатах. Он характеризуется поисками новых определений как личностной, так и коллективной самоидентификации, которые являются следствием существования Государства Израиль как реального политического образования. Этот последний факт настоятельно диктует евреям необходимость самоопределения в рамках сионистской «личностной самореализации», от которой зависит будущее как еврейства диаспоры, так и Государства Израиль.
Существует и иное мнение, сторонники которого ратуют за некое национальное равновесие между тем центральным положением, которое занимает Государство Израиль как выразитель интересов евреев в их сознании и в их жизни, и сионизмом, цель которого — хранить моральные еврейские ценности. Отсюда делается вывод о том, что главная роль сионизма не в том, чтобы заботиться о репатриации в Израиль, а в том, чтобы способствовать духовному подъему евреев диаспоры.
Даже та точка зрения, которая предупреждает об опасностях пренебрежительного отношения к диаспоре и ее современным достижениям, признает, что Государство Израиль, пусть оно пока и не является духовным центром еврейского народа, представляет собой центр самоопределения на национально-государственном уровне. И в этом качестве и Израиль, и сионизм укрепляют чувство национального самосознания среди евреев диаспоры. Сама по себе репатриация в Израиль не может служить отличительным признаком сионистов, когда речь идет о массовом исходе, однако репатриация из благополучных стран — это фактор обостренного национального самосознания. Сионизм как собирание диаспор является высшей национальной целью, но путь к ее достижению — это сохранение практического равновесия и тесного сотрудничества между Государством Израиль и диаспорой.
В противовес вышеизложенному существует идея, сторонники которой полагают, что поскольку еврейский народ добился собственно государства и государство это выдержало политический экзамен, то отныне сионизм должен стать исключительно движением духовным, занимающимся проблемами личностной самоидентификации рассеянных по всему свету евреев. Понятие «центральное место Государства Израиль в еврейской жизни» следует толковать не в смысле политическом — как предпочтение Государства Израиль всему остальному, а в том смысле, что Израиль — это выражение усилий по сохранению единства еврейского народа. И вновь перед нами — обновленное толкование теорий Ахад Ха-Ама, суть которого – укрепление духовного единства евреев, которое превыше любых политических подходов и важнее территориальных рамок еврейского государства.
Подобная идея, выражающая специфически американскую точку зрения, основана на предположении, что еврейское существование в Соединенных Штатах отныне стало вполне нормальным с точки зрения принципов, определяющих этническую общность. В этой нормализации кроется опасность утраты особой личностной еврейской самоидентификации. И тут мы снова возвращаемся к проблеме еврейского существования, как ее представлял Ахад Ха-Ам: ответ на новую форму еврейской ассимиляции заключен, прежде всего, в воз вращении к истокам еврейской культуры. Согласно этой версии, сионизм — это в первую очередь движение сопротивления этнической нормализации еврейской жизни в США. Израиль, где течет полнокровная еврейская жизнь, может помочь американскому еврейству в этой борьбе. А значит — помочь тем силам в еврейской общине, которые приняли на себя эту миссию, веря в необходимость и ценность личностной еврейской самоидентификации.
В этой связи интересно отметить, что Стюарт Айзенштадт, один из крупнейших общественных деятелей США, учитывая современное состояние диаспоры, считает неизбежным обновление тех положений, которые были в свое время высказаны Ахад Ха-Амом. Это обновление должно базироваться на принципах признания единства и взаимной зависимости, а также права существования евреев и еврейства в любом месте мира. При этом Израиль как центр еврейской жизни помогает и способствует реализации этих принципов.
Что касается вопроса репатриации, то стоит процитировать то, что еще в 1979 году написал профессор Артур Херцберг в предисловии к книге «Быть евреем в американской диаспоре»:
«Политический сионизм в свое время предвидел вызванные антисемитизмом неисчислимые страдания тех, кто предпочтет жить вне Израиля. Духовный сионизм в версии Ахад Ха-Ама когда-то опасался, что без еврейского духовного центра в Эрец-Исраэль суть и смысл иудаизма в диаспоре придут в катастрофический упадок. Сегодня, в свободном, открытом для евреев обществе мы осознаем, что это предвидение было слишком оптимистичным. Несмотря на то, что существует Государство Израиль, являющееся центром национальной жизни еврейского народа, где развивается и сохраняется еврейская культура и духовная жизнь, объем еврейской общинно культурной активности в мире все время сокращается. Ныне сионизм оказался в парадоксальном положении: еврейскому народу в меньшей степени грозит уничтожение от рук антисемитов, чем самоуничтожение, по рождаемое все возрастающим равнодушием. Это все возрастающее равнодушие обязывает нас сделать свой выбор: те, кому далеко не безразлично их еврейство, выберут Израиль, большинство оставшихся в диаспоре через несколько поколений со своим еврейством покончат. Ахад Ха-Ам, пиши он сегодня, призвал бы к «собиранию диаспор» самым решительным образом, даже более ультимативно, чем этого требовал Герцль»10 .
Спустя десятилетие анализ «все ухудшающейся ситуации», проведенный профессором Й. Горным, привел к несколько иным выводам.
С точки зрения сионистской идеологии как политической, социальной и культурной программы значение сионизма в условиях современности заключается в обеспечении существования всемирного еврейского сообщества. Всемирное еврейское бытие на пороге нового тысячелетия характеризуется постоянно углубляющимися тенденциями культурного дробления. В свете этих тенденций те, кто все-таки стремится сохранить свою особую еврейскую личностную самоидентификацию, нуждаются в идеологии бунта против сложившейся реальности своего существования, которая, как уже говори лось, приводит к ассимиляции евреев в окружающей их среде. Из всех течений и движений, боровшихся в прошлом и сражающихся в настоящем за еврейскую самобытность, сионизм, которому присуще наиболее универсальное мировоззрение, с первых дней своего существования стремился и стремится к тому, чтобы встретились традиции и новейшие достижения современности, религия и образование, национальное и общечеловеческое, чувства и разум, вера и критическое отношение к действительности, государственно-политические мифы и общественная история, партикуляризм и универсализм.
Профессор Й. Горный утверждает, что сионизм, благодаря своему плюрализму, в прошлом сумел — и тем более обязан в настоящем успешно объединить самые разные, порою противоречащие друг другу течения на основе общего национального знаменателя и общего культурного наследия. Однако для этого сионизм должен поставить в центр мирового еврейского самосознания еврейскую самобытность, поднять свойственное евреям диаспоры ощущение этнической обособленности на уровень всеобщего национального сознания. Такого рода сознание предполагает, что еврейский народ един, несмотря на то, что в большинстве своем он не сосредоточен на своей национальной территории и в массе своей не соблюдает религиозных традиций, говорит на множестве языков и живет в различных культурах.
«Единство» и «плюрализм» — как их сочетать?
Что есть единство? Философ Элиэзер Швейд утверждает, что единство — будь то единство семьи, единство общины или единство народа — в большей степени опирается на эмоционально значимые ценности, определяемые близостью и чувством совместной ответственности, чем на общие интеллектуальные ценности или общее миро воззрение. По этой причине единство способно выстоять и вынести столкновение противоположных взглядов, несовпадение образов жизни — словом, все то, что может возникнуть среди членов одной семьи либо среди различных групп общины или народа. Действительно, существует прочная связь между эмоциональной основой, дающей людям ощущение сопричастности, и их отношением к миру, поскольку чувства и глубинные переживания человека — неиссякаемый источник формирования его мировоззрения, шкалы ценностей, идеологии и религии. Поэтому, как бы ни были сильны чувства любви, братства, дружбы — в семье ли, в общине или в народе, — они не выдержат испытаний, если будут сметены общепризнанные моральные нормы, на которых зиждется совместная жизнь. С другой стороны, те же самые ценности, основанные на чувстве и цементирующие совместное существование, могут питать широкий спектр культурных воззрений и различий в образе жизни, которые внешне порою диаметрально противоположны друг другу, но во внутренней сути своей воплощают единство истоков и корней, иными словами — плюрализм.
Плюрализм как мировоззрение предполагает, что на шкале ценностей эмоциональные категории занимают свое определенное место так же, как и категории интеллектуальные. Более того, плюралистическое согласие может быть выработано только в том случае, когда эмоциональные категории обретут на шкале ценностей некоторый приоритет.
В еврейском народе на протяжении его истории всегда было множество течений, фракций, движений, всегда существовало разнообразие национально-культурных мировоззрений, и именно поэтому сущностно-эмоциональные переживания — чувства дружбы, братства, взаимной ответственности, «общности судьбы» — позволяют обосновать стремление к единству, которое способно сохраняться в самых тяжких испытаниях. Плюрализм неизбежно вытекает именно из этого стремления: вопреки контрастам и противоречиям между мировоззрением религиозным — с одной стороны и мировоззрением национальным — с другой. Отнюдь не изначальное идейное согласие защищает плюрализм — речь идет о плюрализме конфликтов и столкновений, бурном и побуждающем к бурям, исполненном напряженности, не избегающем столкновений, и в то же время — достаточно устойчивом, генерирующем новые творческие возможности.
К вопросу о центральной роли Израиля
Стремление сохранить единство нации, лишенной общей территории и общей культуры, неизбежно приводит к пониманию того, что в еврейской жизни должен быть центр, связывающий воедино все части нации, — и таким центром может быть только Государство Израиль. Ни одна из диаспор не может принять на себя эту миссию, исторически возложенную на Израиль. При этом следует провести четкое различие между государством как политической структурой, исполняющей важные нормативные функции, но не лишенной естественных слабостей, и государством, воплощающим и реализующим на практике еврейские ценности, созидающим историческую традицию, укрепляющим единство народа, самим своим существованием утверждающим коренные перемены в статусе евреев, живущих среди других народов мира.
Этот тезис, характерный для идеологии эмансипации, и его сионистский антитезис после провозглашения Государства Израиль породили диалектический синтез, новый идейный консенсус. Хотя сегодня идут споры о том, как его называть — то ли «актуальным сионизмом», то ли «произраильским», то ли «новым», но достигнуто согласие по поводу того, что включает в себя этот консенсус. Его выражением является программа Всемирной сионистской организации, так называемая «Иерусалимская программа», поскольку, с одной стороны, она утверждает, что Израиль выполняет функции центра, а с другой одновременно поддерживает как репатриацию в Израиль, видя в ней исполнение велений времени, так и еврейскую жизнь в диаспоре.
Историк Гидеон Шимони полагает, что широкий консенсус, все общее согласие по отношению к Израилю представляет собой идейный диссонанс, в котором скрыты по меньшей мере три аспекта разногласий. Аспект первый фокусируется на оценке относительной значимости каждой из сторон — Израиля и диаспоры — как существенной и необходимой коллективной функции еврейского сообщества. Проблема упирается не в понятие центральная роль Израиля, которое я предлагаю обозначить для краткости термином узраилецентрузм, а в то, что под этим понимаются две разные вещи: первая ингерентность (от ипхерепсе — неотъемлемость, некое врожденное свойство), вторая — причинность.
Те, кто понимают «израилецентризм» как ингерентность, не способны увидеть в структурах, сложившихся в диаспоре в результате эмансипации, подрыв еврейской духовной обособленности, который несет с собой ассимиляция. В соответствии с этим они не считают, что жизненной альтернативой всему этому может стать еврейское автономное независимое существование в Израиле, где еврейское бытие реализуется в своей разносторонней целостности. Это, как уже говорилось, реальные факторы, и поэтому на сути дела не отражается ни то, сколько — по сравнению с Израилем — евреев живет в диаспоре, ни относительная значимость создаваемых в Израиле культурных ценностей по сравнению с тем, что создается в диаспоре. Еврейство диаспоры подвержено влиянию тех культур, того общества, в котором оно проживает, и это не может обеспечить коллективное будущее евреев как народа. А поэтому принципиально следует признать ведущую роль Израиля. На личностном уровне такой взгляд сопряжен с признанием необходимости репатриации в Израиль и осуждением противоположного явления, которое на иврите получило название йеруда (выезд из Израиля в другие страны). Никакая критика того, что происходит в Израиле, никакие недостатки в сфере морали, материальной и духовной жизни общества (сколь бы серьезны, по мнению критиков, они ни были) не могут поколебать необходимость алии и осуждение йериды, поскольку логика ингерентности Израиля обязывает присоединиться к тем силам израильского общества, которые изнутри стремятся исправить его недочеты и недостатки.
Взгляд на «израилецентризм» согласно концепции причинности подразумевает, что внешняя угроза существованию Израиля, отрицательные тенденции, опасные для здорового развития страны, как раз и являются фактором, который — в силу постоянной тревоги и озабоченности судьбами еврейского народа — обеспечивает Израилю цен тральное место в жизни мирового еврейства. Еврейское бытие во всем его многообразии, складывающееся и развивающееся в Израиле, не обладает принципиальным преимуществом по сравнению с подобными процессами в еврейских общинах диаспоры. С точки зрения заключенных в них еврейских ценностей они равны, хотя, разумеется, есть немало присущих им отличий. Однако, как бы то ни было, это бытие — особенное, еврейское, заключающее в себе преимущества и недостатки, не зависящие от того, Израиль это или диаспора. А отсюда следует, что выбор Израиля или диаспоры основывается на личных приоритетах и не диктуется идейными императивами. Вопрос о том, оставаться ли в диаспоре или репатриироваться в Израиль решается исходя из личных приоритетов, которые могут быть воплощены и здесь, и там, причем обе возможности равны, реальны и достойны уважения.
Второй аспект отмеченных Гидеоном Шимони разногласий от носится к параметрам аутентичной еврейской личностной самоидентификации. Сторонники эмансипации, которыми еврейская жизнь в диаспоре воспринимается как обязательная, считают, что еврейская самоидентификация — это сугубо религиозная дефиниция; для сионистов же это, как правило, чисто национальный аспект или, по край ней мере, национальный в не меньшей степени, чем религиозный. Приверженцы «израилецентризма», стоящие на позициях причинности, полагают, что двойная культурная личностная идентификация не менее аутентична, чем интегральная идентификация, выработанная в чисто еврейской среде, поскольку оба образа жизни — и в диаспоре, и в Израиле — обладают и достоинствами, и недостатками. Вот почему для тех, кто придерживается этого мнения, вполне естественно, что многие евреи отдают предпочтение двойной культурной личностной идентификации, характерной для диаспоры, делая свой выбор в пользу религиозного плюрализма и отвергая ортодоксальный диктат, с которым можно столкнуться в Израиле.
В противовес этому мнению сторонники теории ингерентности утверждают, что еврейская личностная идентификация может быть по-настоящему аутентична только в том случае, если она интегральна, иначе говоря, является продуктом автономного еврейского общества. А потому личностная самоидентификация, вытекающая из культурной аккомодации к нееврейскому обществу, никогда не сможет быть аутентичной в полной мере.
Третий аспект, на котором следует остановиться в данной дискуссии, подкреплен научными результатами, полученными новой «ревизионистской» школой социально-демографических исследований (среди ведущих представителей этой школы — Келвин Гольдшайдер, Стивен Коэн, Чарльз Силверман и другие), завоевавшей в последние годы в США прочные позиции. Сторонники этого направления утверждают, что факторы, действующие в ходе современных процессов, в большей степени поощряют и укрепляют именно этническую основу, а не ассимиляцию. Такой подход предполагает, что еврейство Америки переживает не столько процесс ассимиляции, сколько процесс перемен, ведущий к эпохе творческого расцвета. Перемены, которые произошли в еврейском обществе — в профессиональной сфере, в развитии средств массовой коммуникации, во все возрастающей деловой и социальной активности, в использовании свободного времени, — все эти перемены ведут к сближению евреев в еврейской общине, сплачивают их как особую этническую и религиозную группу в американском обществе. И группа эта в процессе названных перемен не ослабевает, а, наоборот, усиливается.
Следует отметить, что столь оптимистический подход вызывает серьезную критику ученых-социологов и в США, и в Израиле. Данные израильских демографов Серджио Делла-Пергола и Узиэля Шмальца так же, как и результаты широких демографических исследований, проведенных среди американского еврейства в 1990 году (исследовались уровень рождаемости, процент смешанных браков и последствия таких браков), опровергают подобные оптимистические выводы.
Однако фокус проблемы — отнюдь не в области социологии, а в сфере ценностных приоритетов, составляющих внутреннее ядро идейных споров вокруг центральной роли Израиля: является ли приспособляемость к обычаям субкультур и разнообразным проявлениям американской культуры тем фактором, который побуждает евреев этой страны пренебречь характерными признаками еврейской аутентичности? Большинство социологов сходятся во мнении, что самоидентификация американского еврейства в большинстве своем всего лишь один из оттенков светской американской культуры. И если столь малозаметные поведенческие тенденции могут быть приняты за признаки еврейской аутентичности, то подлинная надежда на будущую коллективную идентификацию евреев может базироваться только на обособленной еврейской культуре.
Обе вышеназванные позиции — ингерентностъ и причинность основываются на идеологических доводах, вытекающих из реальных человеческих интересов и нужд.
В Израиле материальные условия, экономические и профессиональные возможности ограничены по сравнению с западными странами, а незавершенный арабо-израильский конфликт, принося страдания всему населению страны, усугубляет и экономическое бремя. Все это вызывает необходимость идеологического оправдания центральной роли Израиля с позиции ингерентности. В противном случае можно было бы сказать, что легитимация жизни вне Израиля и возможность обеспечить в диаспоре (в не меньшей степени, чем в Израиле) развитие еврейской культуры делают бессмысленными все усилия, прилагаемые к тому, чтобы существовал Израиль.
Но даже если побудительные мотивы для дискуссии о центральной роли Израиля носят идеологический характер, все-таки не догма, а поступок обладает той подлинной силой, которая способна объединить евреев, где бы они ни проживали.
Практической деятельностью могут в равной степени заниматься и те, кто, признавая центральную роль Государства Израиль и считая диаспору изгнанием, проявляют заботу об укреплении еврейского существования в странах рассеяния, и те, кто полагают, что жизнь еврея в диаспоре равноценна жизни в Израиле, но при этом заботятся об укреплении Государства Израиль. Такая активность сионистского движения в еврейских общинах приведет к тому, что еврейские, и в том числе израильские, культурные ценности станут ценностями повседневной жизни. С другой стороны, все это укрепит связи евреев диаспоры с Израилем.
Л. Коэн. Сионизм, Израиль и мировое еврейство. // Общество и политика современного Израиля. М-И.: Гешарим. 2002.
